Коллаж: Русские в Казахстане
Кто-то может задаться вопросом, когда Центральная Азия избавится от «постсоветского» ярлыка. Когда завершится «постсоветскость»? В этой статье западный исследователь Марлен Ларюэль утверждает, что Казахстан находится на пути к вступлению в новую эру, пост-постсоветскую, и что эта новая эра также влечет за собой переход от казахстанскости к казахскости. Мы склонны рассмататривать центральноазиатский регион через призму его режимов, и поэтому мы подчеркиваем его стабильность – даже, порой, его неподвижность. Но общество находится в движении в Казахстане, и политика идет по его стопам, хотя и медленнее.
По вопросу казахстанской государственности и национальному строительству было проведено множество исследований, но большинство этих работ было завершено в 1990-х или были посвящены 1990-х годам. Мы пропустили многие изменения в 2000-х годах: демографические изменения и их последствия, миграцию из села в город и рождение казахскоязычного городского мира, а также растущую региональную дифференциацию. Мы также упустили культурную трансформацию, которую эти эволюции принесли с собой – например, у нас нет хорошего представления о казахскоязычном медиа мире, несмотря на то, что он становится очень активным и конкретным форумом для обсуждения.
Существует три ключевых элемента, которые указывают на переход Казахстана из постсоветской эпохи в пост-постсоветскую эпоху: демография, ислам и культура/язык.
В северных областях Казахстана число русских неуклонно снижается. В настоящее время они составляют от 36 до 50% населения в этих областей, что делает их меньшинством. Это драматическое изменение для страны с 1990-х годов.
Самые большие иммиграционные потоки из Казахстана в Россию произошли в начале 1990-х годов, но отъезд русского населения продолжается и сегодня, хотя и меньшими темпами. Русские эмигрируют самостоятельно или через программу соотечественников, запущенную Россией в 2006 году. Среди новых граждан Российской Федерации наибольшее число приходится на Казахстан и Украину (после событий в Донбассе). Часто эта эмиграция происходит в течение двух поколений: дети уезжают учиться в Россию, а затем находят там работу, и их родители присоединяются к ним, когда настало время уйти на пенсию.
Другим важным элементом является демографическая траектория россиян в Казахстане. Средний возраст русского в Казахстане составляет 44 года. Средний возраст этнического казаха, напротив, составляет около 23. Это огромная демографическая разница, которая означает, что через 10-20 лет большинство русских, проживающих в Казахстане, будут пенсионерами.
Также следует отметить массовую урбанизацию этнических казахов. Количество казахов, проживающих в городах, с начала 1970-х годов увеличилось с 1 до 5 миллионов. В результате половина этнических казахов сейчас представляет городское население. Эта массовая миграция резко изменила городскую идентичность Казахстана.
Но даже если различие между “славянским” севером и “казахским” (и частично “узбекским”) югом уменьшается, региональный разрыв остается критическим во многих других отношениях. Южные области наиболее динамично растут демографически, так как имеют более высокий коэффициент рождаемости. На юге также проживает большинство сельского населения. Более того, этнические репатрианты (оралманы), которые теперь составляют 10% этнического казахского населения (один миллион человек), проживают в основном в этих южных областях, и их интеграция остается сложным вопросом.
Как и везде в Центральной Азии, внутренняя миграция из сельских районов в города является массовой постсоветской тенденцией. Тем не менее, в Казахстане внутренняя миграция остается в основном региональной: люди перемещаются внутри своего региона, но не в другой регион – с очевидными исключениями двух столиц, Астаны и Алматы. Программы государства по активизации миграции с Юга на Север в основном потерпели неудачу.
В результате Казахстан демографически, экономически и (в некоторой степени) культурно разделен на три региона, каждый из которых имеет ярко выраженную и отдельную идентичность.
Из этих демографических изменений можно сделать два вывода:
1) «Русский вопрос» постепенно исчезает и, вероятно, не будет политически значимым в будущем. Многие западные эксперты, которые беспокоились о «сценарии домино» после аннексии Крыма, не только упустили специфику Понтийского региона в восприятии России, но и основывали свой анализ Казахстана на знаниях 1990-х годов, что уже не актуально.
2) Новые демографические и социологические тенденции, формирующие сегодня Казахстан, – это структурирование казахско-говорящего городского мира и растущая дифференциация между тремя регионами (Север, Юг и Запад).
Мы также видим растущее число людей с религиозными убеждениями (например, о загробной жизни), которые практикуют некоторые аспекты ислама (в основном закят и рамадан, молящиеся остаются меньшинством). Другим важным элементом является рождение так называемого «буржуазного» ислама, т. е. ислама, практикуемого и демонстрируемого городским средним классом, в комплексе с новыми городскими кодексами, такими как халяльные кафе, исламская мода и рост новой исламской деловой этики. В целом, ислам постепенно становится новым кодексом, пропагандирующим индивидуальную мораль и более нормативное общественное пространство.
В этой области изменения стали все более заметными с начала 2010 года. Информационный мир на казахском языке растет и в значительной степени отделен от русскоязычного. В некотором смысле это похоже на две страны в одном: два информационных пространства функционируют в относительной близости, не взаимодействуя друг с другом. Обучение на казахском языке сейчас является доминирующей тенденцией. Около двух третей учеников в настоящее время учатся в казахских школах. Это означает, что статистически почти все казахстанцы теперь получают обучение на казахском языке. Конечно, некоторые ученики, особенно среди элиты, продолжают обучаться на русском или английском языках в школах “западного образца”. Университет также становится “казахским”, около 50% студентов следуют казахскоязычным учебным программам.
Эта прогрессивная де-русификация является продуктом демографической эволюции. Большинство волюнтаристских программ, начатых властями Казахстана по продвижению казахского языка, имели ограниченный успех, но в настоящее время процесс “казахизации” происходит естественным образом с приходом новых поколений и урбанизацией казахов. Власти также разработали еще один способ ускорить де-русификацию: продвижение английского языка как обязательного третьего языка в системе образования.
Казахскоязычный мир СМИ уже сформирован под националистическим настроем. Эта тенденция сейчас становится доминирующей, особенно в социальных сетях.Несколько десятков националистически настроенных блоггеров насчитывают около 20 000-30 000 фолловеров. Это может показаться не слишком большим, но молодое население в основном использует казахстанские социальные сети.
Еще один увлекательный аспект – это рост дебатов по памяти. Казахскоязычный интеллектуальный мир всегда был ориентирован на вопросы национальной идентичности, отношения с Россией (и Китаем), русской колонизации и голода, репрессий советских времен. Эти дебаты теперь вышли за рамки своих небольших ниш, чтобы стать общественным достоянием. Столетие восстания 1916 года в 2016 году было хорошим примером демонстрации напряженности в отношениях между официальным нарративом и всеми теми, кто настаивал на критическом прочтении взаимодействия между степным миром и Россией. Столетие 1917-го года в 2017 году выявило аналогичные проблемы. И в последующие два десятилетия Казахстану придется отмечать первые два десятилетия советской истории, очень бурный период. Страна намерена обсудить Алаш-Орду, рождение Казахской АССР, национал-коммунизм, голод, сталинские репрессии и т. д. Таким образом, историческая политика станет ключевым элементом национальных дебатов в предстоящие годы.
Можно задаться вопросом, влияют ли все эти демографические и культурные изменения на политику. Думаю, что да. Благодаря социологическим опросам и опросам мы знаем, что молодое поколение думает иначе, чем старшие поколения: молодые люди поддерживают все, что связано с рыночной экономикой, и имеют большую веру в понятие индивидуального успеха. Но молодежь не более прозападная, чем другие возрастные когорты. Напротив, молодые люди значительно реже поддерживают демократию, что отмечалось у предыдущих поколений. Подавляющее большинство не считают Запад образцом развития, которому должен следовать Казахстан, и вместо этого призывают страну разработать свой собственный путь, основанный на своих культурных ценностях, независимо от содержания этих так называемых казахских ценностей.
Очевидно, что все казахстанскость находится на спаде, а казахскость растет. Это критический элемент перехода от постсоветской эпохи к пост-постсоветской эпохе.
Государство постепенно признает все изменения. Я вижу два важных символических шага в этом признании. Первое – это решение перейти к латинскому алфавиту в 2025 году. Вторая – государственная программа о «модернизации общественного сознания», запущенная в 2017 году – очень советская формулировка, но которая показывает, как Ак-Орда пытается справиться с текущими изменениями в стране. Государство тоже находится в процессе изменения. Молодые националисты в настоящее время хорошо представлены в некоторых государственных учреждениях, особенно в медиа-секторе. Существует новое поколение молодых акимов. Шаг за шагом государственная администрация будет воспитываться и иннервироваться этой новой культурной атмосферой.
Все это свидетельствует о том, что президент Назарбаев готовит свое наследие: приспосабливая новое мышление, не позволяя ему становиться слишком конфронтационным и оппозиционным, в то же время указывая путь к новой, пост-постсоветской эпохе. Интересно видеть, что изменения происходят, пока Назарбаев все еще находится у власти, не дожидаясь смены президента, как это было в соседних странах. Казахстанские власти проявляют меньше идеологического творчества, чем их российские коллеги, но они догоняют, становятся более адаптивными и восприимчивыми к динамике снизу вверх.
В заключение можно задаться вопросом, что означают все эти изменения для отношений с Россией. Для Москвы потеря поддержки в Казахстане может иметь драматические последствия: это закроет ей прямой доступ в Центральную Азию и делегитимизирует Россию как лидера региональной интеграции. Новые казахстанские поколения хотят быть культурно более отдаленными от России, но это не значит, что они имеют негативное восприятие страны (за исключением тех, кто имеет четкие этнонационалистические и «постколониальные» позиции). Большинство не хотят делать культурные уступки России, но и не отвергают ее; перспектива культурной гегемонии Китая поднимает гораздо более глубокие проблемы идентичности. В экономическом плане Казахстан хорошо сбалансирован между Европейским союзом, Китаем и Россией. Москва – важный актор в экономике страны, но только один из них. На стратегическом уровне Казахстан по-прежнему сильно зависит от России, практически не имея возможности обеспечить свой суверенитет без поддержки России. Действительно, Россия по-прежнему контролирует несколько военных полигонов на территории Казахстана.
Но мы должны помнить, что, поскольку Казахстан быстро меняется и выходит за рамки постсоветского пространства, доминировавшего в течение четверти века, Россия также претерпевает глубокие изменения. Поэтому будущее обеих стран и их взаимодействие остаются открытыми и адаптивными к новым условиям, формирующимся на наших глазах.
