15 января президент России Владимир Путин выступил с ежегодным Посланием к Федеральному Собранию, в котором озвучил предложения по внесению изменений в Конституцию страны, а также сформулировал новые приоритеты социально-экономической политики. При этом одним из основных посылов выступления стала необходимость быстрых перемен, обусловленных адаптацией к внешним и внутренним вызовам. О том, какие трансформации назрели в российской политической и экономической системах, и как их реализация отразится на евразийском интеграционном проекте, читайте в статье профессора НИУ ВШЭ Дмитрия Евстафьева.
Послание президента России Федеральному Собранию 15 января 2020 г. стало одним из важнейших событий нового политического сезона, определяющим не только развитие процессов внутри страны, но и изменение приоритетов во внешнем мире, не исключая и постсоветской Евразии. Главным вектором развития становится существенное повышение эффективности управления экономическими и социально-экономическими ресурсами в условиях ужесточения глобальной и региональной конкуренции и политизации экономических процессов по важнейшим для России отраслям. Послание президента, отражая понимание остроты глобальных процессов и их влияние на развитие внутренней ситуации, вполне откровенно констатировало, что на имеющемся уровне эффективности государственного управления борьба за лидирующие позиции в глобальной политике и экономике невозможна.
Российская экономика не продемонстрировала высокого потенциала развития и не смогла в ряде случаев быстро адаптироваться к новым операционным условиям (казус «Северного потока‑2» стал одним из весьма ярких проявлений), но одновременно смогла продемонстрировать неожиданно высокий потенциал выживания в условиях жесткого внешнего давления. Напротив, российская политическая система, основанная на доминировании исполнительной власти, показала явные признаки застоя и клановости.
Вопрос о выживании России как социально-экономической и политической системы не стоит. Вопрос – в ее способности, сохранив самобытность и суверенитет, войти в число глобальных лидеров постглобальной эпохи.
Для этого и нужен новый элитный и общественный консенсус, развивающий «крымский» и способствующий существенному повышению уровня устойчивости и конкурентоспособности в элите. Но новые векторы развития и консенсус, формируемый вокруг идей Послания, имеют несколько измерений, не всегда явных.
«Социальная» часть Послания Владимира Путина подверглась, кажется, наиболее тщательному анализу, что вполне справедливо. Впервые вопросы, связанные с социальным развитием, получили столь масштабное освещение в программном выступлении российского президента. Но было бы ошибкой рассматривать предложенные президентом меры только в качестве попытки изменения негативных социальных тенденций. В совокупности социальные новации, заявленные в Послании, направлены на смещение фокуса социального развития в российские регионы и преодоление нараставшего в последние годы разрыва в объемах и качестве социальных сервисов между регионами и крупнейшими российскими мегаполисами.
Послание свидетельствует об интенсивном поиске российским руководством новой социальной модели развития за пределами классического фискального монетаризма, продвигавшегося предыдущим составом правительства.
Российский президент обозначил особую важность двух аспектов социального развития, актуальных и для стран Евразии в целом:
– Приоритетность высокого уровня социального благополучия и социальной устойчивости для полноценного выживания в условиях ужесточившейся международной конкуренции, а тем более – при наличии претензий на влияние в мире. Ситуация обострена активным использованием рядом стран «коллективного Запада» социально-манипулятивных технологий для раскачки внутренней ситуации в странах, рассматриваемых в качестве противников. Понятно, что это общемировая проблема, но в современной Евразии она проявляется исключительно остро.
– Фундаментальное значение механизмов обратной связи для устойчивости государства и необходимость адаптации государственных институтов к новым вызовам. Они связаны с неизбежным для крупных промышленно развитых государств процессом социальной атомизации и распада тех социальных институтов, которые свойственны, например, городской культуре. Деградация механизмов обратной связи напрямую ведет к деградации качества государственного управления.
Несколько в тени остался третий принципиальный социальный момент, присутствующий в Послании: недостаточность только экономических мер для консолидации общества, необходимость социально-нравственных императивов в развитии – считай, общего понимания «образов будущего». И это – «пас» не только и не столько российской элите, сколько партнерам России в различных странах мира.
Конкуренция «образов будущего», которая все более становится элементом геополитической борьбы, это во многом конкуренция представлений об обществе и человеке в постглобальную эпоху.
Для российских условий предложенные трансформации являются рисковыми, поскольку явно требуют выхода за классические для России отношения патернализма и господствовавшей в последние годы модели максимального отделения общества от власти. Напротив, Владимир Путин говорил о необходимости вовлечения общества и его структур во взаимодействие с властью в социальных вопросах.
Для развития постсоветской Евразии вопросы, связанные с социальным стандартом, конечно, всегда имели большое значение. Но конкуренция в социальных моделях не рассматривалась как важнейшее направление борьбы за геоэкономический статус. Вопросы, связанные с выработкой единых подходов к социальным аспектам развития и формирования единой модели социального развития, считались второстепенными и заужались до вопросов, связанных с правами трудовых мигрантов и свободного пересечения границ. На деле мир вступает в эпоху, когда конкуренция социальных моделей развития все больше будет определять геоэкономические возможности той или иной страны. При этом потенциал ранее господствовавших моделей социального развития, в том числе скопированных у стран «коллективного Запада», оказался исчерпанным.
В целом социальная сфера остается направлением нереализованных возможностей для взаимодействия в Евразии, но с учетом особенностей нового руководителя правительства России евразийским странам стоит готовиться к требованиям большей прозрачности и легальности в социальном взаимодействии.
Важнейшей экономической новацией стал приоритет повышения темпов экономического роста и формирование условий для обозначенного Путиным «инвестиционного цикла» в условиях «экономики замкнутого цикла», защищенной от внешнего давления и санкций. С 2013 г., впервые с начала противостояния России и Запада, именно экономический рост стал откровенно заявленным приоритетом развития, в отличие от последних лет, когда в качестве такового обозначались макроэкономическая стабильность и структурная перестройка экономики. В совокупности с предложением президента о начале осторожного и точечного использования средств ФНБ это будет неизбежно означать значительное оживление инвестиционных процессов.
Новый подход является не просто новой качественной ступенью по сравнению с программой «импортозамещения», испытывавшей в последние полтора года «кризис развития». Речь идет об ориентации на технологический и промышленный рывок по нескольким принципиальным для России направлениям.
Это можно было бы назвать «фокусной реиндустриализацией» с учетом современных отраслевых реалий. Приоритетными фокусами инвестиций, вероятно, станут проекты, связанные с энергетикой и энергетическим машиностроением, нефтехимией, а также с разработкой и производством новых материалов.
«Фокусная реиндустриализация», если инвестиционные механизмы действительно будут запущены, повышает значение внешних рынков, обеспечивающих рентабельность инвестиционных процессов. Но с учетом политизации глобальной и региональной экономической конкуренции это ставит под сомнение возможность чисто экономической интеграции в критических промышленных секторах.
Россия бы хотела иметь политические гарантии устойчивости технологических цепочек. Модель «экономики замкнутого (полного) цикла» является первым шагом в реализации концепции реиндустриализации России в политически и военно-политически защищенном экономическом пространстве. И это, вероятно, и следует считать наиболее фундаментальным изменением, обозначенным в послании Путина.
Отсутствие отсылок в тексте Послания к процессам евразийской интеграции не должно создавать впечатление, что ситуация в Евразии перестала быть приоритетом для Москвы. Отчасти такая оценка отражает «усталость» Москвы от процессов в евразийских институтах, но далеко не полностью. Москва признает, что Евразия становится пространством жесткой конкуренции, во многом определяя способность России превратиться в ядро полноценного центра экономической консолидации. Но для продолжения евразийской интеграции необходим новый уровень развития экономики. Он характеризуется, с одной стороны, высоким уровнем защищенности от внешних рисков, а с другой, – наличием выраженных внутренних источников экономического роста.
Выход на такой уровень призван резко повысить привлекательность России как приоритетного интеграционного партнера, но это возможно только при условии эффективных и успешных трансформаций российской экономики и политической системы.
Вероятно, стоит признать, что евразийская интеграция становится приоритетом лишь следующего шага, а на нынешнем этапе Москва решила ограничиться только теми направлениями интеграции, которые уже сейчас дают на практике положительный результат.
Например, вопросами экономического взаимодействия в Прикаспии и в пространстве глобального логистического коридора «Север-Юг».
Для стран Новой Евразии возникают беспрецедентные возможности подключения к вновь открывающимся инвестиционным российским возможностям, потенциалу более высоких темпов экономического роста. Причем роста не только в сырьевых отраслях экономики, но и промышленности: как минимум, возрождению обеспечивающего развитие базовых отраслей промышленности контура.
Но если концепция «экономики замкнутого цикла» станет доминирующей не только на уровне пропаганды, но и на практике, это резко повысит требования к включению предприятий стран постсоветского пространства в российские технологические, а значит, и в инвестиционные цепочки. Эти требования будут касаться необходимости более высокого уровня политического взаимодействия и доверия для получения экономических дивидендов, особенно в отраслях промышленности с высоким уровнем добавленной стоимости.
Фактически это будет означать отказ России от евразийской интеграции, основанной только на экономическом, а, как правило, еще более узком – торговом – взаимодействии. Да, экономические и, более того, инвестиционные факторы останутся доминирующими, но без долгосрочного политического и военно-стратегического понимания интеграция продолжаться не может.
Озвученные Путиным линии развития и отсутствие прямого упоминания в Послании о евразийской интеграции и иных интеграционных процессах говорят о готовности Москвы действовать и вне процессов евразийской интеграции, во всяком случае, вне сложившихся институциональных моделей, в рамках двусторонних отношений с приоритетными партнерами.
Насколько руководство ключевых партнеров России по СНГ и ЕАЭС способно услышать и оценить новации в позиции Москвы, сказать сложно. Однако очевидно, что линия, сформулированная в Послании президента, отражает консенсус не только в российской элите, но и в существенно более широком экспертном и общественном спектре. И с этим консенсусом руководству стран-партнеров придется считаться.
