Литературная индустрия с похвальной оперативностью реагирует на политическую моду: не успел бродячий хипстерский цирк с коровами покинуть подступы к памятнику казахскому поэту Абаю Кунанбаеву, как одно из продвинутых московских издательств выдало на-гора сборник его произведений.
Люди, как известно, ленивы и нелюбопытны. При этом публика, считающая себя коллективным лучом света в темном царстве, ленива и нелюбопытна ничуть не в меньшей, если не в большей степени, нежели все остальные. В самом деле, кто из русскоязычных поклонников Иосифа Бродского, Чарльза Буковски или Боба Дилана стал бы просто так, из чистого интереса, изучать наследие поэта, обогатившего своим творчеством один из тюркских языков Средней Азии? Разве что какой-нибудь чудак из тех, кого сегодня принято называть фриками, или же филолог, которому это могло бы понадобиться по работе (вторая возможность, строго говоря, не в счет, потому что речь именно о спонтанной заинтересованности, не обусловленной никакими практическими или профессиональными нуждами).
Если подумать, то здесь, конечно, обнаруживается фатальный парадокс. Люди в модной одежде, зовущие нас за собой в будущее, так или иначе выступают против иерархизации и исповедует ненависть к культурной гегемонии, декларируя, соответственно, внимательное и уважительное отношение к любым культурам. На практике же имеет место поведение, в известном смысле аналогичное тому, которое создатели американских блокбастеров при случае обозначают как некую безальтернативную модель межкультурной коммуникации: встретив забавного «чурку» с кашей во рту, хороший парень-протагонист интересуется, говорит ли тот по-английски. Мы же с вами знаем, что это единственный человеческий язык.
Но дело, разумеется, не в языке. Дело в том, что обитатели прекрасного нового мира, рекламирующие многообразие как важную его черту и ассоциирующие наличие каких-либо господствующих культурных моделей с «совком» и русским шовинизмом, выстраивают свой собственный культурный рацион по жестко иерархическим законам.
Для того чтобы почтенная публика остановила свой скучающий взор на друге степей или джунглей, неизвестном и незаметном для обитателей русско-американского культурного универсума, нужен какой-нибудь неожиданный посторонний повод. Информационная приманка, ассоциативный ряд из недавних новостей, курьезное соположение неизвестного почтенной публике имени и чего-то такого, от чего публику хотя бы немного колбасит. Иначе ничего не получится, друг степей (или джунглей) не станет другом столичного просвещенного класса.
Казахскому поэту Абаю Кунанбаеву, творившему во второй половине XIX века и сыгравшему кардинальную роль в культуре своей нации, повезло. Вблизи монумента на Чистых прудах, увековечившего его память, в начале минувшего мая прошел фестиваль людей, примечательных, в частности, тем, что они, в отличие от большинства населения, могут позволить себе не работать круглые сутки без каких-либо последствий для благосостояния и платежеспособности. Хотя, может быть, у всех у них в тот момент был отпуск, кто знает. О фестивале, кажется, уже все забыли, включая самих его участников. Но вышеизложенный закон фиксации внимания неумолим, и он в очередной раз сработал. Место на доступном просвещенному взгляду культурном ландшафте, которое классик казахской словесности не смог обеспечить себе всеми своими произведениями, было походя даровано ему теми, кто подручными средствами создавал в близлежащем сквере ветер перемен.
Так или иначе, ныне можно порадоваться за казахов и за русских: между этими народами вот-вот состоится (а может быть, уже состоялся) акт культурной коммуникации, подобного которому не случалось очень давно. Том стихов Абая Кунанбаева «Избранное» предварен вступительным словом талантливого писателя Сергея Шаргунова. Он вспоминает романтические весенние обстоятельства, способствовавшие пробуждению его интереса к творчеству великого казаха, и объясняет нам, что Абай был бунтарем, поскольку, уйдя в поэзию, фактически отказался от престижного, но рутинного места в социуме, которое было обеспечено ему ввиду знатного происхождения.
Независимо от каких бы то ни было интерпретаций нужно иметь в виду, что Кунанбаев – действительно демиург казахской словесности, да и культуры в целом. Он не только стал основоположником казахской письменности, но и перевел на казахский многие ключевые произведения русской и европейской поэзии, а в своей собственной литературе органично соединил гуманистическую восточную традицию с ее западным аналогом.
Что же касается собственно стихов, то они звучны, колоритны и духоподъемны, хотя нужно, естественно, делать поправку на такую неоднозначную вещь, как поэтический перевод. Не умаляя значимости того факта, что у этих текстов есть русские версии, нельзя не понимать, что русский Кунанбаев – это в значительной степени его переводчики, среди которых есть такие примечательные личности, как Семен Липкин, Роберт Рождественский и Мария Петровых.
Возможно, издание этого сборника – самое осмысленное из того, к чему привел зимне-весенний всплеск гражданской активности. Так, глядишь, и возобновится добрая советская традиция переводных изданий, представлявшая собой своего рода литературный извод интернационализма. Хотя, с другой стороны, даже страшно себе представить, что в нынешних условиях может понадобиться для того, чтобы продать почтенной публике какого-нибудь соответствующего дагестанца или калмыка.
