Сегодня

448,15    483,46    61,99    4,86
Экономика

«Больше – меньше»: фильм для и о соотечественниках. Увидят ли они его?

Валерий МошевГолос России
6 июля 2013

Фильмов, в которых хотя бы как-то вспоминают о судьбе соотечественников - немного. Фильм Дениса Банникова «Больше – меньше», премьера которого состоялась на ММКФ - один из них

 

Скажу честно, за новостями с очередного Московского международного кинофестиваля, я не следил. И о премьере фильма Дениса Банникова «Больше – меньше» узнал случайно, как и многие, – из блога Виталия Третьякова. «Самое главное – это по нынешним временам абсолютно диссидентский фильм. Во-первых, он показывает, как пострадали русские в бывших союзных республиках при распаде СССР», –написал мэтр отечественной журналистики. И закончил свой отзыв с некоторым опасением: «Словом, предполагаю, что немного друзей наживут себе авторы и артисты этого фильма среди наших кинематографистов и особенно кинокритиков. Скорее всего, фильм просто замолчат». Согласитесь, друзья, что фильмов, в которых хотя бы как-то вспоминают о судьбе соотечественников, у нас немного. Далеко ходить в поисках информации мне не пришлось, продюсер и актриса, сыгравшая в фильме главную роль – Жанна Воробьева, неожиданно оказалась в числе моих новых друзей на Facebook`e. «Такие совпадения просто не случаются», – подумал я и решил познакомиться с авторами фильма поближе. Итак, Денис Банников и Жанна Воробьева - в интервью проекту "Окно в Россию".

 

– Денис, единственная возможность сегодня решить для себя – смотреть Вашу картину или нет, – составить себе мнение о людях, сделавших эту работу. Потом Ваш фильм придется еще поискать, посмотреть его пока негде, а на премьерный показ в рамках МККФ мы опоздали… Художественного осмысления огромного пласта нашей жизни – от перестройки до сегодняшнего дня, пока, к сожалению, так и не случилось. А без этого дальше жить ни обществу, ни стране нельзя. Вот почему так вообще получилось? Вспомним предыдущие рубежи 20 века: не успели отгреметь последние бои революции и гражданской войны, но уже стали появляться великие романы и фильмы о них, ставшие классикой мирового искусства. Едва закончилась Великая Отечественная война, родились и соответствующие масштабу этого эпохального события художественные произведения и потом еще долго, десятилетиями, эта тема не уходила из творчества самых больших и признанных мастеров искусства, будь то литература или театр, или кино… Но 1991 год – и подготовка к нему, и вся последующая наша жизнь, остались почти незамеченными художниками. Ни «Хождения по мукам», ни «Белой гвардии», ни «Тихого Дона», ни «Живых и мертвых», ни «Судьбы человека» так и не родилось. Почему? Не было социального заказа или так и не получилось осмысления? Или художники просто перевелись?


Денис Банников: Александр Сергеевич на этот счет говорил: «Сейчас писатель больше озабочен издателем, чем читателем». Особо со времен Пушкина ничего не изменилось. Подавляющее большинство художников – в широком смысле слова – видят в результате своего творчества прежде товар – а уж потом произведение. Стать бойким писателем для привокзального ларька, или артистом широкого спектра, типа «сериальчик-корпоративчик-рекламка» - само по себе ни хорошо, ни плохо. Это выбор каждого. Но выбрав однажды, не стоит обижаться, когда твой роман, прочитав, не поставят на книжную полку - а выбросят в макулатуру. Не стоит обижаться, когда твоему образу на экране не будут сочувствовать – ибо нельзя поверить Гамлету, тут же лицезрея его в рекламе средства от геморроя. Хотя в самой рекламе, или в средстве от геморроя нет ничего предосудительного. Вопрос, опять же, в выборе. Ведь в роли Гамлета есть риск провалиться. А в рекламном контракте хотя бы гонорар гарантирован. При этом никто не говорит о том – что вот этот актер не талантлив, а вот этот писатель - не даровит. Все владеют навыками, все имеют опыт. Но профессионализм, на мой взгляд, заключается не только в том, что ты умеешь – а еще и в том, для чего ты это используешь. Написать роман, подобный «Тихому Дону» или «Хождению по мукам» нельзя, если поминутно отвлекаешься на сценарии сериальчиков или синопсисы детективчиков. Опять надо выбирать.

 

Стенания творцов о том, что надо кормить семьи, можно оставить «в пользу бедных». Когда семьи уже давно накормлены, творца (вдруг!) начинают беспокоить вопросы приобретения новых золотых запонок. Когда и означенные запонки приобретены, и в них розданы все интервью на всех возможных «букерах» и «антибукерах», казалось бы – вот завтра и начнет творец наконец-то создавать роман всей жизни!... Но – чуда не случается. Давно он уже не умеет мыслить и писать свободно; давно уже он разучился понимать реальную жизнь; давно уже он не хочет эмоционально затрачиваться на выписывание трагических и великих судеб современников. Да и к чему? Ведь он и так известен, и на всякую презентацию его и так позовут, во всяком ресторане ему и так за фотку нальют стаканчик, во всяком союзе, партии, единстве – его обязательно на трибуну попросят. Да и любая восхищенная его литдостоинствами студентка лучезарно скрасит ему дни и ночи за компьютером в загородном шале.

 

Так зачем же ему тратить ГОДЫ жизни на какое-то там серьезное писание, когда И ТАК все хорошо устроилось? Ведь, замысли он такое добровольное отшельничество – без него пройдут презентации, стаканчики, студентки и тиражи. Разве это стоит какого-то честного русского романа о современности? В чем гешефт?.. Золя писал свои романы, сидя в промозглой мансарде и не имея одежды для выхода на улицу. Рафаэль оставил этот мир в 37 лет, отдав живописи всего себя. Вот эпитафия на его могиле: "Здесь покоится великий Рафаэль, при жизни которого природа боялась быть побежденной, а после его смерти она боялась умереть". Да, это некие крайности, но они хорошо иллюстрируют цель творчества. Не вкладываясь эмоционально и физически, невозможно что-то создать. Нельзя творить, постоянно оглядываясь на свой банковский счет. А ведь ирония в том, что подавляющее большинство, выбравших для себя такой «путь с оглядкой» - не преуспевают ни в творчестве, ни в достатке. И это уже вопрос личной смелости.

 

Создавая что-то свое – честное, выстраданное, неполиткорректное – всегда есть риск остаться непонятым, или даже яростно отвергаемым. Очень большую роль здесь играет запрос общества на правду. Он есть всегда, и если его не удовлетворить правдой – рано или поздно общество удовлетворится полуправдой, не всей правдой, ложью, похожей на правду – и так и далее. В конце этого списка будет находиться конъюнктура, потом – заказная конъюнктура, и – как венец вырождения – пропаганда. Опять же – и объективным осмыслением, и тенденциозной конъюнктурой могут заниматься очень талантливые люди. И за то, и за другое, как показывает практика, даются Нобелевские премии. Но историческая справедливость в том, что конъюнктура рано или поздно проигрывает литературе. Причем с треском.

 

– Я начал наш разговор с вопроса общего и непростого, потому что мы ведь вынуждены разговаривать вслепую. Мне непросто спрашивать о фильме, которого я не видел, Вам – рассказывать о нем тем, кто еще только может заинтересоваться Вашей новой работой. Но такова, к сожалению, вообще судьба современного отечественного кинематографа: или нам из каждого утюга говорят о фильмах, которые и так все, кто хотел, уже видели и составили свое о них мнение, либо сотни снятых, возможно, совсем неплохих, интереснейших лент обсуждаются редкими счастливчиками, которые о них слышали и совсем уж мало кто их видел. Такое вот кино…


О чем Ваш фильм? В самом ли деле там есть острая сатира – давно забытое нашим обществом явление? И не обманул ли нас Виталий Товиевич Третьяков, сказавший, что в фильме, в том числе, говорится о трагедии 25 миллионов русских, брошенных при распаде Советского Союза? И вместе с тем, я читал в редких отзывах на «Больше – меньше», что это лирическая история любви… Так что же это на самом деле с точки зрения режиссера, снявшего фильм?


Д. Б.: Писать, или снимать правду о современности – неблагодарное занятие. А уж в жанре сатиры – тем паче. Много ли при жизни любили Пушкина, Гоголя или Чехова? Или Салтыкова–Щедрина? А в позднее время – Зощенко, Эрдмана, Кольцова? Да, их читали, их принимали, некоторых даже приближали ко двору – но сатиры их ставили на дальний план в творчестве, как нечто сопутствующее. А ведь именно в них, по-настоящему и отражалась Россия. Я задумывал «Больше-Меньше», именно, как сатиру, во всех ее аспектах – трагифарс, гротеск, буфф, памфлет, фельетон. Но вместе с тем, ни в коем случае не делая ее современным «квн», «комедийным клубом» или «юмориной». Сатира ведь не обязана вызвать смех, а тем более ржание и визги в зале. Она может быть и пронзительной, и злой, и страшной. Сатира – это защитная реакция людей на несправедливость. На унижение, издевательство. На ложь, лицемерие и подмену понятий. Часто – это последняя защитная реакция.

 

В «Больше-Меньше» мы ушли от гламурно-толерантно-эстетизированных мифологем, коими заполнен современный российский экран. И назвали вещи своими именами.

 

Жанна Воробьева произносит монолог на крупном плане. Ничего, кроме простых и страшных в своей простоте слов. Просто описание того, что делали с русскими после развала СССР на «бывших территориях». Она рассказывает это, как частную историю. Она могла быть с ее Татьяной. Могла быть с любой другой женщиной. И не только с русской. В данном случае мы обобщаем весь сорвавшийся с цепи ужас национализма, в какую бы сторону он ни был направлен. Погромщики, насильники и убийцы бегут по ночной степи, крича на непонятном языке. Это – ничей язык. Ни один народ не разговаривает на нем между собой. В фильме – это язык Зла, язык Смерти. Язык спланированного и спровоцированного Апокалипсиса в отдельно взятом маленьком военном городке. Где Татьяна и ее Мать объявлены «чужими». «Оккупантками». И этой ночью должны быть принесены в жертву некоему чудовищу по имени «адобовС».Которого, как в тв-зазеркалье, требует, размахивая «флагами свободы» радостная и «просвещенная московская общественность». В своей «уютной московской революции», в тысячах километров от ада, который она и начала. Сколько жертв еще затребовал себе этот «адобовС» за годы «избавления от тирании» - мы не знаем. И узнаем ли когда?..

 

Да, этого могло и не случиться с Татьяной. «Давайте продолжим, как будто ничего этого не было» - говорит Татьяне Доктор. Но мы в реальности знаем, что это было. Об этих «падениях тоталитарного режима» радостно снимались телерепортажи ведущими телекомпаниями «просвещенного мира». Так давайте, наконец, зададим вопрос – а стоит ли такая «свобода» разрушенных городов, обезчещенных и сожженных жизней, разломанного, исковерканного будущего? Не есть ли такая «свобода» как раз тот самый, вывернутый наизнанку «адобовс», который, как страшное заклинание разносится над обугленной реальностью? В подтверждение этого достаточно включить сейчас тв, и посмотреть то, что происходит в Сирии. Разве нет?..

 

Но сила жанра состоит как раз в том, что через катарсис мы выходим к разговору о том, что по-настоящему движет людьми. В данном случае – это история Женщины. История Полины (Елена Соловьева) и Татьяны (Жанна Воробьева). История вечного поиска любви. Света. Гармонии. Счастья. Сладкого забытья в объятиях любимого. Поиск новой жизни, и ее рождения. Это простые слова, простые вещи, и чтобы рассказать о них, мы не стали выстраивать в «Больше-Меньше» сложных конструкций, таинственных блужданий по «тайникам подсознания». Мы не стали вкладывать в фильм сто тринадцать тысяч смыслов, как это модно делать сейчас; и приглашать ополоумевшего зрителя напряженно следить за «трансцендентной экзистенцией симулякра в социуме». Мы изначально не хотели элитарно-утонченного «ничто». Напротив, была выбрана сама простая форма – киноревю, с быстро сменяемыми картинками, образами, вопросами. Конечно, фильм требует работы ума и души – но без этого, наверное, не стоит ходить в кино. Я абсолютно уверен в том, что наш современный зритель абсолютно не таков, каким его считают маркетологи, наводняющие теле- и кино- экран дубовыми «драм-комедиями» с привычным набором идиотических самодвижущихся персонажей. Время заказных кино-поделок для «быстро срубить бабла и разбежаться» проходит. Как проходит время нетребовательного зрителя. Мне кажется, что не из всякого «сора растут стихи».

 

К сожалению, чаще всего из сора растет только сор. Наша новейшая история это доказала многажды. Если долго кормить человека отбросами, он, конечно и к этому приспособится. Тем более, что в них, покопавшись, можно найти остатки каких-то питательных веществ. Но приспособившись – во что он превратится? Последние 20-30 лет такая кормежка усердно культивировалась в сфере искусства.Сначала было перечеркнуто все «тоталитарное искусство совка»; затем сокращено до минимума влияние «скучных и далеких» Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Гоголя, Толстого. Обществу было предложено, в частности, внимать второсортному концептуальному набору «современного западного искусства», им самим, кстати уже пережеванному, переработанному и исторгнутому. Но обильно, «по лицензии» - или в подражание воспроизводимому на нашем экране, сцене и литературе.

 

И это неминуемо повлекло за собой перенос увиденного и прочитанного в реальную жизнь, реальную модель поведения реальных «среднестатистических россиян», которых так любят изучать «центры общественных мнений». Ну, а для сохранения «национальной и культурной идентичности» этим «среднестатистическим россиянам» были предложены некие утвержденные «наборы знаний». Например, что «все предыдущие поколения были рабами и винтиками». Или – «Какие поэты вам нравятся?» - «Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Бродский». Или – «После 30-и грудь отвисает, необходима операция». И далее – по списку, по всем сферам жизни... Сначала нам показывают объятия двух дядей в трико, играющих на сцене двух тетей; потом предлагают рубку икон. И все это – «концептуальное современное искусство».

 

Именно поэтому я считаю для себя важным вернуть на экран простые и основные понятия нормального человеческого существования. И абсолютно неслучайно для этого выбрана женская тема. Как начало, рождение, любовь. Россия, Родина, Отчизна – в русском языке это слова женского рода. Это наше Начало и наша Суть. Хрупкое женское естество Родины защищают ее сыны. В их руки Родина-мать в тяжкую годину вкладывает меч. Своей рукой благословляет на смертный бой. Своими руками омывает павших. Своими руками обнимает вернувшихся, живых. Через образы Полины и Татьяны – разных, мятущихся, распахнутых и закрытых, страдающих и скоморошничающих – зрителю предстает суть жизни. Она - не в размере груди, количестве любовников, многоцветье блестящих цацек. Не в посещении курсов орального секса, или умении воспроизводить десятки поз. Не в умении красиво оформить свой «ценник», чтобы дорого продать свои «косметические изменения».

 

А в том, чтобы остаться самой собой и перестать мучиться от несоответствия предписанным «наборам» и догматам. И только тогда можно создать новую жизнь и продолжить свою.

 

– Жанна, Вы одновременно и продюсер фильма «Больше – меньше», и актриса, сыгравшая вместе с Еленой Соловьевой главные роли в нем, зачем Вам была нужна эта работа? Что Вас заставило принять участие в этом фильме? Казалось бы, тема такая далекая от молодой и успешной современной женщины. Или нет? Или у мужчин и женщин в России сердце все же болит одинаково?


Жанна Воробьева: Знаете, есть в актерском мире такая поговорка – «Актера можно купить на материал». Это как раз тот случай. За свою актерскую карьеру я играла и одиноких простушек, и лукавых соблазнительниц; и девушку в погонах и девушку с подиума.

 

Есть в послужном списке, как дань киновремени - и проститутка, и сумасшедшая.

 

У Лены - огромный опыт сцены театра «Вернисаж» и Центра Драматургии и Режиссуры - опыт создания ярких, шикарных в своей глубине и достоверности образов. Когда в мои руки попал сценарий «Больше-Меньше» - а изначально он был пьесой для театра – я поняла, что пропустить это не имею права. Это было настоящим актерским подарком. Я потом делилась своими ощущениями с Леной – она приняла это точно так же. Тем более, что спектакль мы играли по принципу «водевиля с переодеванием» – мы вдвоем играли все женские роли, Денис – все мужские. Полтора часа мы вертелись на сценической площадке Центра Высоцкого на Таганке, буквально в паре метров от зрителя. Это была отличная школа, принесшая мне столько актерского восторга и постижения профессии. Правда, изначально был один тонкий момент.

 

Мне позвонил Сергей Крайнев, импресарио спектакля «Больше-Меньше», и сказал, что есть оригинальный материал. Две героини, пластическая хирургия, изменение бюста. Поиски женского смысла. А вообще – это политическая сатира. По телефону все выглядело сумбурно, Сергей прислал мне пьесу. Я прочла. Мне стало обидно. Именно из-за того, что материал меня очень тронул, я хотела быть в этом проекте – но, судя по всему, была бы вынуждена от него отказаться.

 

Я пошла на встречу с автором пьесы, который оказался к тому же и режиссером. Это было удобно, потому что, как честная девушка, я могла сразу же обратиться к нему со своим вечным дисклэймом (смеется). «Денис, - сказала я – Пьеса мне нравится. Но, так или иначе, она предусматривает обнаженные сцены. Пластика бюста – ну, куда без них. Они там прописаны, и они абсолютно в данном случае оправданы»... Кстати, для современной драматургии, это и впрямь, редкий случай. « - Я, к сожалению, не смогу соответствовать такому решению. Ни в пол-оборота, ни в три четверти. Никак»… Ну да, есть у меня такой принцип. Можно назвать это как угодно – комплексом, непрофессионализмом.

 

Я понимала, что дав согласие, сама себя подтолкну к неприятному моменту, когда дело застопорится. Я не хотела подводить людей, и, помнится, даже обещала быстро найти кандидатуру на роль Татьяны, с более простым отношением к обнаженке. Мы сидели на Арбате, пили кофе, шутили и Денис как-то увел разговор в сторону от проекта. Ну, ладно, думаю - все-таки не зря потратила время. Люди нормальные, вменяемые (что тоже редкость для современного мира искусства) – будет такое знакомство, может, для будущих проектов… И тут Денис вдруг сказал – «Жанна, я больше никого не буду искать на роль Татьяны, но я обещаю соблюсти твое условие. Расписку дать не могу, но прошу поверить». И улыбнулся. Пришлось поверить на слово. И когда мы в репетициях подошли к «этим» сценам, я сама не поняла, что произошло. Я не была раздета, не светила в зал всеми частями тела – но я чувствовала себя обнаженной, а главное – зритель видел меня обнаженной! В зале висела как раз та самая «тянущая, желаннейшая истома»;пространство, заполненное эротизмом, который пронизывал и мое существо. Как это удалось Денису – текстом, дыханием, светом, деталью костюма, мизансценой – я не знаю. Конечно же, мы не могли рассказать историю женщин, не показав женской красоты… Мы с Леной просто доверились автору и режиссеру. И в этом был наш, женский манифест – явить зрителю стремление найти своего Мужчину, своего Героя – единственного, кому можно отдать всю свою «поющую женственность», как любил говорить Денис, и раствориться в нем.

 

Мы сыграли 18 спектаклей за сезон. Он стал неким лакмусом, а театральный зритель – фокус-группой для развития проекта в большое кино. Мы уже знали, что надо усилить, что поменять, что сократить. Мы знали, на каких репликах иной зритель возмущенно покидал зал, а на каких в зале перехватывало дыхание.

 

Я хотела, чтобы «Больше-Меньше» стал фильмом. Я поверила в то, что простые люди, не ангажированные никакими партиями или кланами, не сверкающие высокими связями или династическим привилегиями МОГУТ сделать большое кино и донести его до зрителя. Да, в этом был некий вызов общепринятым канонам кинопроизводства. Мы даже название нашей кинокомпании взяли абсолютно непафосное – BraveRabbit, Отважный Кролик, в противовес «Gold-, World-, Mega-, Super-»и т.д. У нас не было десяти продюсеров, указывающих, как и что нужно делать; не было бесчисленных ассистентов и офис-менеджеров. Мы не проводили тысячные кастинги, только чтобы придать своему проекту видимую значимость. Все приглашения на роли были точечными.

 

Мы, как молодая независимая кинокомпания, не могли напугать гонорарами. Но мы шли ко всем с открытыми картами. Мы сказали – «Придите и посмотрите, как принимает этот материал зритель. Если вы хотите участвовать в этом – мы будем рады и честно выполним все обязательства. Если нет – мы не имеем права настаивать». НИ ОДИН из приглашенных нами актеров не отказался разделить с нами нашу будущую судьбу – будь то успех или провал. Хотя некоторые поверили в то, что фильм состоялся, только увидев его недавно на экране 35 ММКФ. Не потому, что его взяли на престижный фестиваль – а именно – по увиденному на экране. Сложившейся из кусочков мозаике. И я горда этим. Тем, что смогла перенести мою Татьяну на экран. Тем, что смогла зажечь наши проектом новых людей. Тем, что мы выполнили все взятые на себя обещания, не вылетели за рамки производства, не сломались на препятствиях и неверии в нас.

 

Кстати, я про себя думала, как же режиссер-постановщик перенесет эти скользкие моменты с обнаженкой на экран? Театр имеет свои правила и свои условности – но экран их не примет. Тем более, что на каждую женскую роль в фильме была приглашена актриса – и то, что было оправдано для нас с Леной Соловьевой - могло вызвать неприятие новых исполнительниц. Например – в одной из сцен действие происходит в 1978 году на богемно-диссидентской квартире, наутро после, мягко говоря не-пуританской вечеринки. Мы долго обсуждали эту сцену с Леной Горбачевой. Ее персонаж, Помятая Девица, должен был появиться так, чтобы ни у кого не возникало сомнений, чем именно - а даже и как именно–она предавалась «радостям свободы». При этом сама сцена – очень сложная и важная. В ней завязка следующей сюжетной линии, где зрителю предстоит покачаться на вечных качелях «тоталитаризм-демократия». Но по способу существования героини – это сцена соблазнения. И здесь Денис опять нашел какое-то необъяснимое, неуловимое решение – показать обнаженность без раздетости. Дикий соблазн без натурализма. Это было найдено и выстроено на наших глазах, на площадке, и Лена (как и я в свое время), оказалась в этом единственно правильном потоке. Она сделала это и дерзко, и пугающе, и притягательно одновременно. Вообще, в этом есть наш эстетический протест против современного мэйнстрима, где при показе интимного отсутствует фильтр воображения. Где искушение женским телом подменяется какой-то дидактической кино-гинекологией.

 

– Денис, когда я смотрел трейлер фильма, меня сразу заинтересовала стилистика картины. Конечно, по трейлеру ее можно только угадать, чуть-чуть почувствовать… Но тем не менее, память сразу отозвалась и на девушек с ГДР-эровских переводных картинок ( я сам привез пачку таких после службы в ГСВГ), и в целом тут же из подсознания всплыла «Интервенция» Геннадия Полока. Вы бросили вызов современной российской киноэстетике именно таким образом, чтобы облегчить свой путь к зрителю или наоборот сознательно усложнили свою задачу художника, режиссера? Вы не боитесь того, что зритель просто не поймет, где сатира? Не может случиться так, что то, что Вам представляется острой пародией, будет восприниматься как совершенно естественное и актуальное политическое высказывание? Да хотя бы та же сцена с Солженицыным? Не примут ли острую сатиру за чистую монету? После 30 лет тотальной демократизации нашего общества, я бы и этому не удивился…


Д. Б: А знаете, я доверяю зрителю. И чего греха таить – я люблю стилизацию (смеется). Да и все ее любят – а тот, кто не любит, пусть первым… - ну и так и далее. При заявленной простоте формы «Больше-Меньше» она необходима. Зритель первым же кадром новой сцены должен принять вдруг изменившуюся картинку, и сконцентрироваться только на действии. Так мы бросаем его в стилистику «Балета телевидения ГДР», знаменитого «Friedrichstadtpalastes» 70-х. А потом – сразу же в заброшенный военный гарнизон начала 90-х. Из технократического пространства «неонового секса» - в колоннаду античности, где Полина и Игрок (Дмитрий Новиков) вдруг, неожиданно для себя начнут говорить стихами, ибо только так можно выразить вспыхнувшую между ними любовь. И обратно, от мраморных обнаженных богинь, Игрок перенесется на предвыборный агитационный концерт, исполняя торжественную ораторию партии власти. Доктор (Сергей Пиоро) вместе с Татьяной вместо клиники окажутся на сцене дурацкого мюзик-холла – и тут же – на средневековом аутодафе.

 

Главный Редактор (Виталий Максимов) из своего респектабельного кабинета наших дней воспоминаниями растворится в страхе сюрреалистического допроса в КГБ, а между этим – в сладкоголосом крымском августе 77 года, в звуках джаза и огромных голубых глазах своей случайной знакомой – которая оказывается Татьяной. И каждая из этих картинок нужна не для того, чтобы продемонстрировать современные возможности ПО графического дизайна)), - нет, они служат общей цели – погрузить зрителя в его собственные воспоминания, в его собственный, видимый только им мир. Напомнить цвета, напомнить чувства, эмоции. Добиться слияния с героями. Добиться признания (хотя бы внутри себя) своей слабости, конформизма, самообмана. И это уже будет сильным поступком.

 

Мы все проходим по пути самопознания. Почему часть этого пути не пройти в мерцающей темноте кинозала? Насколько реально понять природу сатиры, тем более, когда она доводится до высшей точки? Здесь я опять доверяю зрителю.

 

Мы смотрим на экран. Мы видим Татьяну, привязанную к позорному столбу, обложенному вязанкой хвороста. Это – аутодафе. Татьяну сейчас будут судить за ЕРЕСЬ, которую она написала в сочинении. В чем эта ересь? В том, что Татьяна написала дословно: «Мой дед воевал за Родину и за Сталина». По «прогрессивным» меркам начала 90-х, это же абсолютная ересь! За такое – непременно надо возвести на костер. Мы видим – да, вот, готовится костер. А вот и Начальница департамента образования (Вика Шпаковская). Но прежде, чем произнести приговор, она объясняет Татьяне, в чем ее ошибка. Татьяна должна понять, за какое преступление ей устраивается это аутодафе. И Начальница в доказательство своей правоты приводит слова Солженицына о «ста миллионах». И что нельзя было воевать за «чудовище-людоеда». И за «такую Родину» - которая и не Родина вовсе – а «страшный тоталитарный режим». В этом смысл Татьяниной ереси. В этом ошибка ее деда и миллионов остальных дедов и прадедов. Которую нам объяснили со времен «Veritasottepeliusmagn.», что написана на штандартах средневекового замка - то есть «Великой правды оттепели».

 

Да, мы понимаем, что вот этот столб, вот этот костер – это декорация. Но часто ли мы отличаем нашу жизнь от декораций? Часто ли проживаем свою жизнь, а не мнимую?

 

Боль за миллионы наших соотечественников – в том числе и разделенных границами, за ушедшие поколения, утерянные возможности - неизбывна, и не пройдет никогда. Но можно прекратить множить эту боль. Тем более, оградить ее от глумления и лжи. От намеренных попыток исказить истину. Надо чтобы слетели, наконец, все навешанные ярлыки, заслуженные и незаслуженные. Ибо «ярлыки» - это не способ поиска истины. Это всего лишь конъюнктурные клейма.

 

Но в данном случае - их умышленно ставили на «живое». На самое больное, незаживающее место – на память о трагедии и подвиге народа.На память овойне. История не терпит толерантности. Иначе она превращается в заказное иллюстрированное приложение к очередной «линии партии», и «колеблется» вместе с ней.В 90-х в нас упорно пытались вытравить даже память о том созидании, о тех идеалах. О том, что двигает Людьми, совершающими Подвиг во имя Родины. Для этого «вытравления» использовались все силы, все средства, в том числе – и литературное творчество А.И. Солженицына. Его произведения были подняты на щит.Его именем в том числе – хотел он того, или нет - добивались и добились падения страны, принесшей самую большую жертву на алтарь победы над нацизмом. Сейчас дело пошло дальше и громче – Россию призывают покаяться за свое «варварство», искупить «вину за тиранию». Эти призывы были всегда.Исходят они от тех, кому ненавистна Россия при всех режимах; при царях, генсеках, президентах. Им неважно, кто правит в данный момент – Романов, Джугашвили или Путин. «Карфаген должен быть разрушен!». И в чем же наша вина? В том что мы исторически населяем богатейшие территории мира? Поэтому для нашего уничтожения и колонизации спонсорам ефрейтора Шикльгруберабыло удобно объявить нас «неполноценными», чтобы снизить, так сказать «накал эмоций» при расстрелах мирного населения?И все это для того, чтобы на чьих-то счетах появились новые порядки нулей? Понятно, что никакие «сахарные», «кофейные» и «алмазные» колонии не стоят и мизинца России. Потому что, Россия – это не колония, это не просто страна. Россия, ее ресурсы и территория – это ключи в земной рай. Почему же мы должны делиться этими ключами с теми, кто нас ненавидит? Почему мы должны пускать к себе, во все сферы нашей жизни это ползучее чуждое «нечто», теперь красиво замаскированное под либеральные ценности «экстра-класса»? Почему, в конце концов, языком сатиры не рассказать об этом? Да тут впору спросить не «почему?», а «не поздно ли?»…

 

– Жанна, Вы, как актриса, были внутри фильма, вы в нем жили, Вы воплощали авторский замысел режиссера. Изнутри этого театрально-сказочного мира каким виделся наш реальный мир? Вы вернулись после съемок в действительность той же, что и до фильма? А если нет, то что в Вас изменилось? И что, как Вам кажется, может, должно было бы хоть на чуточку измениться в зрителе после просмотра картины? Одной картины! Массовая культура уже показала, как она в состоянии сломать человека. А Ваш фильм?


Ж. В.: Мы жили проектом «Больше-Меньше» два года: сначала спектакль, потом фильм. Думаю, наш мир как творцов и мир «Больше-Меньше» в какой-то момент сплелись для нас в единую реальность. И, конечно же, мы изменились. Я изменилась. Как актриса я стала более уверенной, проект дал мне возможность попробовать и соединить в одной роли такие вещи, которые раньше мне были недоступны и на которые я бы не осмелилась. Это было увлекательное путешествие, авантюра, тяжелый труд, стресс и огромная радость. Фильм также повлиял на меня как на личность. И в период спектакля, и тем более после создания фильма я, как человек, который занимается PR и продвижением, слышала больше всех других участников отзывы, критику, советы, рекомендации, похвалу и резкое неприятие. Будучи человеком эмоционально и энергетически восприимчивым, я в какой-то момент поняла, что аккумулирую в себе все эти отклики. В какой-то степени я даже стала буфером, оберегая остальных со-творцов от поступающего негатива и делясь с ними положительными отзывами. Любой творческий человек всегда уязвим - особенно, когда он делает что-то, во что вкладывает свою душу. Для нас «Больше-Меньше» - это больше, чем проект, больше, чем кино. Это наше детище. Поэтому все, что с ним связано, не может не вызывать ответных эмоций и переживаний. Тем не менее, в какой-то момент ко мне пришло ясное понимание, что вся эта ситуация дала мне бесценный жизненный опыт. Я в какой-то момент вдруг ощутила внутреннюю свободу. Не толстокожие, не самолюбование, не самобичевание, не уход в себя: я вдруг поняла, что мое отношение к фильму, моя жизненная позиция, мое творческое актерское воплощение – такое. И оно мое, оно честное, что мы пошли именно своим, именно для нас единственно правильным творческим путем. Что мы имеем на него право, мы не навязываем его другим, но честно делимся им с теми, кому этот опыт нужен. Что это не обязательно должно всем нравиться, что это вызывает и удивление, и восхищение, и страх, и отторжение, и зависть, и критику. И что это все- часть нашего пути. И смысл этого этапа – «Больше-Меньше» - в том, чтобы и зритель тоже работал душой. Тоже открылся, тоже прорвался, тоже возмутился, чтобы пошла его внутренняя работа. Два часа фильма не могут изменить мир, но они в силах изменить что-то внутри хотя бы одного человека. А разве этого мало?..

 

– Денис, наша аудитория сегодня – это российские соотечественники. И те, кто вынужден был оказаться за границей, не сходя с собственного дивана, после распада СССР, кого Россия не взяла с собой, и те, кто самостоятельно принял решение об эмиграции на запад, и те россияне, которым тема соотечественников близка, потому что они или сами еще недавно были за границей, или там остались их родственники и друзья. Как Вы думаете, Ваш фильм и для них тоже? И почему? И что вообще Вы, Жанна, ваш авторский коллектив, который трудился над картиной, думаете о российских соотечественниках? И думаете ли вообще? Я потому спрашиваю об этом, что хотя слова эти – о соотечественниках, последние годы произносятся часто, – на самом деле, эта разделенная, отделенная часть русского народа варится в своем собственном соку, вместе со своими собственными проблемами, которые так и не стали проблемами общерусскими и общероссийскими. И кому, как ни художникам, напомнить об этой трагедии разделенного народа всему обществу – и чиновникам, в том числе?


Д. Б.: Здесь уместно вернуться к началу нашего разговора. К вопросу о выборе, который есть в жизни каждого человека. Лейтмотивом этого выбора, как сердечной болью прошиты и «Тихий Дон», и «Бег», и «Белая гвардия», и «Хождение по мукам». Русский человек не изменился с той поры, потому что не изменилась сама Россия, ее метафизическая основа. Несмотря на все старания недругов, на миллиарды, вкачанные в антироссийскую (прежде антисоветскую), а по сути антирусскую пропаганду. Не удалось им разрушить благодать, с которой рождается всяк на Руси. И тоска по дому, своему маленькому уголку – вот по этому перекресточку старых улиц, вот по этой тропинке на холм, вот по этому запаху вечерней реки – это неизбывно. Это нельзя чем-то перекупить, как нельзя перебить любыми изысканными специями запах свежевыпеченного хлеба. Я искренне сопереживаю всем людям, кто корнями и душой связан с Россией, но не в силах самостоятельно изменить ход вещей. Это тяжелая тема, и мы тоже касаемся ее в фильме – что есть Родина, и что может заставить, вынудить человека отказаться от нее. Ведь для того, чтобы остаться вне Родины, порой даже не обязательно эмигрировать. И я никогда не понимал этого дисбаланса – с одной стороны, вне Родины живут миллионы людей, которые мечтают вернуться в Россию, честно служить ей, рожать новые поколения для будущего. С другой – в России находится столько желающих уехать к «благам западной цивилизации», к «общечеловеческим ценностям»; столько открыто хулящих и презирающих Россию - и имеющих для этого высокую трибуну, СМИ, фонды, институты… Как же найти такой мост, как в фильмах про разведчиков, знаете? И произвести обмен. К нам - всех наших, а на ту сторону – всех недовольных Россией.

 

К чему этот вечный раскардаш в умах и душах? Не лучше ли жить по своей вере и желаниям?

 

Сейчас, наконец-то наметилась перспектива объединения. Возможно, евразийская волна докатится и до миллионов наших соотечественников, и опять вернет им чувство Родины, вместо чужбины. Но вряд ли можно обольщаться, что это будет быстрый процесс. Многим очень выгодно, чтобы Россия не крепла. Чтобы в самой России было неспокойно. Именно поэтому нас все время стравливают друг с другом и нашим прошлым. Нас все время пытаются запинать комплексами вины. Нас умышленно пытаются заставить воевать - вербально - а то и оружием - друг против друга. Нас опять пытаются разбить по "национальным батальонам", как это сделал Гитлер в последней большой войне. И заставить воевать против нас самих же.

 

Разделить нас по языку, религии, традиции, месту рождения – загнать в отдельные анклавы, где удобнее будет нас добить поодиночке. Сейчас в самой России, прежде чем произнести «я - русский», нам приходится, как Хоме Бруту, очертить меловой круг из политкорректных дисклэймов. Правильно ли это? И мы, все это понимая, мечемся и тыкаемся в поисках ответов – как избежать нового порабощения и уничтожения Руси. Как вновь объединиться ради будущего.

 

Но есть простые ответы. Его оставили нам наши деды и прадеды. Один из них выбит на святых камнях Брестской крепости. При случае, обязательно советую вчитаться в эти имена. Просто – вчитайтесь в них. Прочтите географию призывных участков и военкоматов. Этим людям нечего было делить между собой. Они сражались и пали вместе, спасая нас от беспамятства и разобщенности.

 

А мы все время думаем, что если «до основания» разрушить все, что было построено веками, и ровно-ровно разровнять это место, то получится что-то новое и прекрасное. Но это утопия. Нельзя строить что-то на развалинах прошлого. Надо заново собирать и гранить эти камни. И ставить друг к другу в правильной последовательности. Нельзя идти против гармонии мира, в котором ты живешь. Нельзя идти против тысячелетнего понимания гармонии народом, в котором ты живешь. Иначе – нас опять ждут новые «демоны революций». И новые катастрофы. Об этом никогда нельзя забывать. И об этом надо, наконец, сказать открыто. Надо честно, объективно отдать долги прошлому, чтобы не мучиться в настоящем и не бояться будущего.Это как нарыв – его все туже и туже заматывают бинтами, вместо того, чтобы вскрыть его. Как говорит Доктор в нашем фильме: «После этого останутся шрамы, но так нужно. Как напоминание о том, что мы сделали неправильно, в чем мы изменили сами себе»

 

Да, конечно, приятно получать за свой фильм призы, пальмовые ветви и прочее. Но – так уж вышло – в России нет пальм. Зато есть четкая граница между прекрасным и отвратительным. Между верой и предательством. Между спасением и катастрофой. И если после просмотра «Больше-Меньше» зритель почувствует себя ближе к спасению, чем к катастрофе – значит наша задача выполнена. Мы делали это не ради призов. А просто, потому что не могли не сделать.

0
    3 311
Информация
Возможность комментирования данной публикации было отключена.