Черные мифы о Великой Победе: Часть VII

Американский историк Тревор Дюпюи в книге "Русский фронт" утверждает: "Несмотря на то, что германские армии проиграли войну, они в ее ходе показали такую военную виртуозность, которая никогда не была превзойдена и по уровню военного искусства на поле оставили русских далеко позади".

Доморощенные "диванные стратеги" тоже очень низко оценивают советских полководцев: Владимир Бешанов в книге "Кадры решают все" (издание 2017 года) безапелляционно утверждает: "Они не умели ничего, кроме как стучать кулаком, требовать "стоять насмерть", грозить трибуналом, "внушать бодрость" войскам при помощи заградительных отрядов и забрасывать врага трупами красноармейцев…". В другой книге ("Год 1943 – "переломный") он пишет: "Сложилась в основном команда "сталинских маршалов" – Жуков, Василевский, Рокоссовский, Конев, Ватутин, Толбухин, Мерецков, Воронов – и когорта командармов, продолжавших учиться "войне на войне". Они уже умели проводить крупные наступательные операции, правда, в типично советской манере – с массированием большого количества войск и техники, с мощной артподготовкой, но, как правило, без разведки, безотносительно к действиям противника, не обращая внимания на потери, неуклонно следуя намеченным планам".

Андрей Зубов в книге "История России. ХХ век: 1939–2007" (2010), безграмотно "подсчитав", что погибших и умерших советских воинов было намного больше, чем убитых и умерших на восточном фронте немецких солдат, пишет: "Причина – все те же сталинские методы ведения войны: лобовые атаки на пулеметные гнезда...".

Более подробно "охарактеризовал" советских полководцев Борис Соколов в книге «Тайны второй мировой». Он считает одной из причин "невероятно высоких и неоправданных потерь" Красной армии "невысокий уровень оперативной подготовки комсостава всех уровней", "неспособность командующих и их штабов адекватно руководить большими массами войск и их стремление добиться успеха любой ценой, не считаясь с жертвами". По мнению Бориса Соколова, "Высшим военачальникам военное искусство по большому счету было чуждо" (выделено мной. – В.Л.).

Сторонники тезиса о "бездарности" и "жестокости" советских полководцев любят ссылаться на беседу в 1945 году главнокомандующего союзными войсками американского генерала армии Д. Эйзенхауэра с Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым. Об этой беседе подробно сообщают в своих новых (изданных в 2018 г.) книгах Борис Соколов (книга "Правда и мифы Второй мировой") и Владимир Бешанов (книга "Танковый погром 1941 года"). Краткий пересказ беседы Эйзенхауэра и Жукова приведен в статье журналиста Дениса Терентьева "Всю правду знает только народ", опубликованной в еженедельнике "Аргументы неделi" (№17, 7 мая 2018 г.). Вот как описывает Денис Терентьев содержание разговора двух полководцев: "В мемуарах американского генерала Дуайта Эйзенхауэра всплыла история, как поддатый Жуков в побежденном Берлине хвастался тактической находкой: мол самый быстрый способ разминировать минное поле – отправить впереди танков роту солдат. Эйзенхауэр был в шоке: так не воевали ни немцы, ни англичане, ни даже зулусы. И Русская императорская армия так не воевала". 

Это крайне примитивное дилетантское толкование рассказа Эйзенхауэра, искажающее суть его беседы с Жуковым.

В книге "Крестовый поход в Европу" Дуайт Эйзенхауэр пишет, что в августе 1945 года он посетил Советский Союз по приглашению Сталина. Сопровождал Эйзенхауэра в полете из Берлина в СССР и обратно Маршал Советского Союза Жуков. Эйзенхауэр пишет, что во время полета они с Жуковым часто обсуждали военные операции. И далее Эйзенхауэр сообщает: "Очень значимым для меня было его описание российского метода наступления через минные поля. Немецкие минные поля, прикрытые заградительным огнем, были для нас тактическими препятствиями, вызывавшими многочисленные потери и задержки. Всегда было очень трудно пробиться через них, несмотря на то, что наши техники постоянно придумывали всевозможные виды безопасного механического уничтожения мин. Маршал Жуков поведал мне о своем опыте, который вкратце сводится к следующему: "Есть два вида мин: мины против живой силы и противотанковые мины. Когда мы подходим к минному полю, наша пехота наступает так, как если бы их там не было. Мы считаем, что потери от противопехотных мин равны потерям, которые мы получили бы от пулеметно-артиллерийского огня, если бы немцы решили защищать этот участок хорошо вооруженными войсками, а не минами. Наступающая пехота не подрывается на противотанковых минах; таким образом, после прохождения минного поля она создает плацдарм, после чего саперы проделывают проходы для танков и техники.

Из рассказа Эйзенхауэра следует, что беседа была не "в побежденном Берлине", а Жуков не был "поддатым" и не "хвастался" описанным им способом преодоления некоторых минных полей. Впрочем, все это мелкие пакостные враки Дениса Терентьева. Главное же состоит в том, что он со своей кочки зрения не сумел разглядеть и понять, что Жуков вел речь не о разминировании "отправкой впереди танков роты солдат", а о преодолении пехотой минных полей, причем не любых, а только не прикрытых пулеметным и артиллерийским огнем. Последнее обстоятельство при внимательном его рассмотрении полностью разрушает так полюбившиеся Борису Соколову, Владимиру Бешанову и Денису Терентьеву выводы и утверждения Эйзенхауэра в отношении рассказа Жукова.

Начнем с последнего утверждения Д. Эйзенхауэра: «Я живо представил себе, что случилось бы с любым американским или английским командиром, придерживайся он подобной тактики…". Оказывается, с любым американским или английским командиром, придерживающимся тактики, описанной Жуковым Г.К., ничего не случилось бы. И тому есть убедительное свидетельство. Оно приведено в книге "Война, какой я ее знал", написанной генералом армии Джорджем Паттоном, командовавшим в 1945 г. 3-й американской армией. Вот отрывок из этой книги (глава "Взятие Меца и Саарская кампания"): "…Я посетил штаб-квартиру 5-й дивизии в Фор-Лезн поблизости от Верни. 10-й пехотный полк (командир – полковник Роберт П. Белл) из состава этой дивизии провел ночную атаку и, продвинувшись на шесть километров, перерезал защитникам Меца последние пути к отступлению… Ночная атака 10-го пехотного была характерна тем, что идти солдатам пришлось через минное поле. Поскольку они переходили его в темноте, то потеряли около тридцати пяти человек, но, попробуй они сделать это в дневное время, скорее всего, на минах подорвались бы те же тридцать пять, плюс еще несколько сотен полегло бы под пулеметным и ружейным огнем противника".

Обратите внимание, что Джордж Паттон – знаменитый генерал, которого немцы считали лучшим из американских полководцев, – во-первых, пишет об атаке пехотинцев ночью через минное поле совершенно спокойно как об обычном, само собой разумеющемся тактическом приеме. Во-вторых, сравнивая потери, понесенные 10-м пехотным полком в этой ночной атаке, и те, которые он мог бы понести в случае атаки днем, Паттон фактически не считает проведение атаки пехоты через минное поле даже под огнем немецких пулеметов чем-то невероятным и недопустимым. Наконец, в-третьих, никаких упреков командиру полка, проведшего ночную атаку через минное поле, Паттон не предъявляет. Более того, он подчеркивает, что 10-й полк, проведя атаку через минное поле, фактически минимизировал свои потери.

Именно такую цель – минимизацию потерь атакующей пехоты – преследовал рассказанный Жуковым способ преодоления минных полей, не прикрытых немцами другими силами и средствами. Подобные минные поля устанавливались немцами на направлениях, где атака советских войск не ожидалась. Преодоление пехотой таких минных полей должно быть стремительным, чтобы не дать немцам возможности перебросить на угрожаемый участок необходимые силы и средства. В принципе, кроме способа, описанного Жуковым, возможны еще два варианта преодоления пехотой таких минных полей:

– остановиться перед минным полем, вызвать саперов, дождаться разминирования и только после этого двинуться вперед;
– произвести разминирование поля минометным и артиллерийским огнем, а затем двинуться вперед.

При первом способе пехота теряет преимущества фактора внезапности, поскольку разминирование поля занимает продолжительное время. Эксперименты во время войны в войсках показали, что для устройства прохода на минном поле, имеющем площадь порядка 100 кв. м, требуется 3–4 часа работы саперного отделения. За это время немцы успеют перебросить на опасное направление войска, которые встретят атаку нашей пехоты мощным пулеметным и артиллерийским огнем. Потери пехоты при этом наверняка будут больше, чем при стремительном преодолении минного поля, не прикрытого немецкими войсками.

Еще хуже второй способ. Во-первых, он тоже приводит к задержке преодоления пехотой минного поля до окончания его обстрела. А, во-вторых, обстрел минного поля минометами и артиллерией ощутимого положительного эффекта не дает, что подтвердили специальные эксперименты во время войны. Такие эксперименты проводились на разных фронтах. Так, в 1944 г. в Крыму минное поле, содержащее 100 штук противопехотных мин типа ПМД-6 и 50 штук противотанковых мин типа Т-55, обстреливалось 120-мм минометами. Взрывы 128 мин, попавших в пределы минного поля, вызвали подрыв лишь 7 противотанковых мин, а все противопехотные мины сохранили боеспособность, хотя 30 из них были пробиты осколками.

Таким образом, с точки зрения уменьшения потерь способ, описанный Жуковым, наиболее рационален для преодоления минных полей, не прикрытых другими силами и средствами.

На фоне воспоминаний Паттона приведенное выше высказывание Эйзенхауэра выглядит невежественным. Могло ли быть, что Эйзенхауэр не знал о применении американскими войсками способа преодоления минных полей, описанного Жуковым? Полностью неведение Эйзенхауэром такого тактического приема исключить нельзя. Во-первых, потому, что к началу Второй мировой войны генерал Эйзенхауэр занимал высокие штабные должности в американской армии и был далек от тактики действий войск на уровне подразделений и частей. Во-вторых, книга "Крестовый поход в Европу" была издана в 1948 г., но генерал Паттон поправки в нее внести уже не мог, поскольку погиб в автомобильной катастрофе в декабре 1945 года. Мемуары же генерала Паттона "Война, какой я ее знал" вышли лишь в 1954 году.

Но думаю, дело не в недостатках тактических знаний генерала Эйзенхауэра. Истинная причина осуждения им описанного Жуковым способа преодоления минных полей лежит в другой сфере – идеологической. К выходу в свет книги "Крестовый поход в Европу" уже второй год бушевала холодная война, и СССР – недавний союзник по борьбе с немецким нацизмом – в общественном сознании Америки все чаще представлялся жестоким бесчеловечным государством, врагом демократии и свободы. Началось очернение "варварской" Красной армии, противопоставление ей "белых и пушистых" союзных войск. Эйзенхауэр не остался в стороне от этой кампании. Пропагандистские приемы холодной войны, направленные на создание негативного образа Красной армии, явственно проявляются в содержании следующего после рассказа о беседе с Жуковым абзаца мемуаров Эйзенхауэра. Он пишет: "Американцы судят о цене войны по человеческим жизням, русские же – по общему ущербу для нации. Русские ясно понимают цену морального духа, но для его развития и поддержки они рассчитывают на общий успех и на патриотизм, возможно, даже на фанатизм. Насколько я мог понять, Жукова мало волновали методы, которые мы рассматривали жизненно важными для поддержания морального духа в американских солдатах: систематическая ротация частей, возможность отдыха для восстановления сил, короткие отпуска и увольнительные и в первую очередь развитие техники во избежание подвергнуть людей ненужному риску во время боев – все это широко распространенное в нашей армии было, похоже, совершенно неизвестно в его армии».

Совершенно невероятно, чтобы разведывательные и аналитические подразделения штаба главнокомандующего союзными армиями не информировали его о том, что в Красной армии, так же, как и в американской, постоянно действовала система ротации частей, их отдых для восполнения сил, отпуска и увольнения личного состава. В первую очередь, конечно, такие штабные подразделения информируют командование об изменениях технического оснащения войск противника и союзников. В частности, Эйзенхауэр был, несомненно, проинформирован о развитии в 1941–1945 гг. средств и способов  преодоления минных полей в Красной армии: постоянное совершенствование средств обнаружения и обезвреживания мин, появление в 1943 г. танкового минного трала, создание инженерно-танковых полков оснащенных противоминными тралами для проделывания проходов в немецких минных полях (летом 1944 г. в Белорусской операции одновременно действовали пять таких полков на участках прорыва 6-й гвардейской, 5-й, 11-й гвардейской, 3-й и 28-й армий), распространение и развитие средств осуществления проходов в минных полях взрывным способом, чаще всего с применением удлиненных зарядов взрывчатого вещества (при этом не нужно было определять место нахождения каждой мины, важно было только знать границы минного поля).

Еще более лицемерна попытка Эйзенхауэра проиллюстрировать "фундаментальное различие американских и русских взглядов на обращение с людьми" на примере отношения к немецким военнопленным. Эйзенхауэр, по существу, уверяет, что союзники гораздо гуманнее относились к пленным, чем русские. Но американский генерал ни словом не обмолвился, что не маршал Жуков, а именно он, Эйзенхауэр, в марте 1945 г. был инициатором создания нового класса пленных, с которыми можно было бы обращаться, не соблюдая условия Женевской конвенции по правам военнопленных – Разоруженные силы неприятеля (англ. Disarmed Enemy Forces (DEF). Это привело к массовым смертям немецких военнопленных от голода и болезней в лагерях, организованных американскими и французскими войсками. В книге "Другие потери" канадский писатель Джеймс Бак по этому поводу пишет "Несомненно, насчитывается более 800 тысяч, вероятно, более 900 тысяч и, вполне вероятно, более 1 000 000 человек, кто умер в американском плену. Их смерть была сознательно вызвана американскими офицерами, которые имели все возможности и ресурсы для того, чтобы спасти их". Цифры, приведенные Джеймсом Баком, проверить невозможно, поскольку все анкеты на пленных немцев были уничтожены военным архивом США в октябре 1945 года. Но если эти цифры близки к реальным, то ни о каком "гуманизме" американцев к немецким военнопленным и речи быть не может – немцев погибло в американском плену в два раза больше, чем в советском.

В целом, рассказ Эйзенхауэра о беседе с Жуковым и комментарии к ней являются пропагандистской уловкой, рассчитанной на не разбирающихся в военных вопросах американских обывателей и читателей более 20 других стран, в том числе и на отечественных невежественных интерпретаторов событий Великой Отечественной войны – Бориса Соколова, Владимира Бешанова, Дениса Терентьева и иже с ними.

Впрочем, генерал Эйзенхауэр вряд ли предполагал, что сделанные им в угоду холодной войне умеренные искажения действий Красной армии разовьются на Западе в послевоенный период в масштабную чудовищно лживую кампанию по дискредитации Красной армии и умалении ее роли в разгроме немецкого нацизма. В 2019 г. эта кампания дошла до совершеннейшей подлости – на памятной медали, выпущенной в США к 75-й годовщине Великой Победы, красуются знамена только трех стран – США, Великобритании и Франции. Знамя главного победителя гитлеровского режима – Советского Союза, об армии которого Эйзенхауэр в 1945 г. сказал: "Кампании, проведенные Красной армией, сыграли решающую роль в поражении Германии", – на памятной медали отсутствует.

*

Нужно сказать, и Владимир Бешанов, и Борис Соколов, и Андрей Зубов, и другие апологеты вермахта свои негативные оценки советских полководцев пытаются подтвердить многостраничными описаниями ошибок и промахов командования Красной армии. Но хулители полководцев Красной армии не понимают, что безошибочного военного искусства не бывает. Ошибки – неотъемлемая часть военного искусств. Уинстону Черчиллю принадлежит даже такое определение военного искусства: "Военное искусство – это цепь грубых ошибок". Это, конечно, несколько утрированное определение, но оно говорит о том, что искусство полководца состоит не в том, чтобы не делать ошибок, а в том, чтобы не дать противнику возможности воспользоваться этими ошибками, и одновременно умело использовать ошибки противника и одержать над ним победу.

Уже в Московской битве проявился высокий профессионализм советских полководцев. Ставка Верховного Главнокомандования Красной армии в целом оказалась дальновиднее и реалистичнее командования вермахта в оценке положения на фронте и реагировала оперативнее и адекватнее сложившейся обстановке. В период Московской оборонительной операции группа армий "Центр" практически не получала подкреплений: в октябре–ноябре 1941 г. в ее состав вошли 4 дивизии, но в это же время были выведены из группы тоже 4 дивизии, причем две из них были отправлены во Францию. Используя промахи немецкого командования, Ставка Верховного Главнокомандования Красной армии сумела к 5 декабря 1941 г. сосредоточить под Москвой большое количество войск и неожиданно для немцев начать наступление и добиться победы. Американский историк Дэвид Гланц по этому поводу заметил: "…наступление, организованное Ставкой под Москвой как раз в то время, когда по оценкам немецкой разведки Красная Армия уменьшилась до "нескольких последних батальонов", захватило вермахт врасплох своей внезапностью и заставило его отступить чуть ли не в панике".

Командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал Федор фон Бок 7 декабря 1941 года записал в дневнике: «В ошеломляюще короткий срок русский снова поставил на ноги разгромленные дивизии… Сегодня перед фронтом армий стоят на 24 (в основном доукомплектованных) больше дивизий, чем 15 ноября… ".

После Московской битвы отдало должное искусству советских полководцев и командование вермахта: "..Целью командования противника был выигрыш времени с расчётом в непрерывных боях истощить наступательную силу немецкой армии и измотать ее в глубине территории. Преследуя эту основную мысль, русские не сдают добровольно ни одного рубежа и производят контратаки. Из этого можно сделать вывод, что русское Верховное Командование правильно оценивает обстановку и даёт соответственно этому указания.
Русское командование сумело за короткий срок создать из участвовавших в боях соединений, из отбившихся от своих частей и из рядового состава пополнения – новые соединения и с успехом ввести их в бой. Это говорит о том, что организация была хорошая и соответствовала поставленной цели…" (из секретного циркуляра ставки германского верховного главного командования "Оценка русского руководства, тактики и боеспособности войск").

В Сталинградской битве, так же, как и в Московской, Ставка Верховного Главнокомандования Красной армии оказалась дальновиднее и реалистичнее командования вермахта в оценке положения на фронте и реагировала оперативнее и адекватнее сложившейся обстановке. Особенно это ярко проявилось в ходе оборонительных боев непосредственно в Сталинграде, а также при подготовке и проведении наступательной операции. В Сталинграде своевременный маневр силами и средствами войск Красной армии, гибкое и твердое управление ими не позволило немецким войскам, несмотря на огромные прилагаемые усилия, сломить сопротивление обороняющихся. Одновременно на флангах наступающих немецких войск советское командование сумело скрытно сосредоточить большие силы, наступление которых впервые в Великой Отечественной войне завершилось окружением и уничтожением целой армии вермахта. На допросе 18 июня 1945 г. о начале контрнаступления под Сталинградом Йодль сказал: "Мы абсолютно не имели представления о силе русских в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесен удар большой силы, имевший решающее значение" (цит. по книге "Глазами друзей и врагов"). В Сталинградской битве явственно проявилось возросшее военное искусство советских полководцев. Это признают немецкие генералы – участники битвы. Бывший командир 376-й немецкой пехотной дивизии генерал-лейтенант Александр фон Даниэль так оценил действия советского командования: "Операция по окружению и ликвидации 6-й немецкой армии является шедевром стратегии..." (цит. по книге "Разгром немцев под Сталинградом, Признания врага").

Высокий уровень оперативного искусства советского командования в сражениях 1941–1942 гг. отмечают и ряд известных западных историков.

Клаус Рейнгард в книге "Поворот под Москвой" пишет об умелом и расчетливом использованием советским командование резервов, о высоком уровне стратегической маскировки советских войск: "…не только моральные качества русских воинов оказывали решающее воздействие на характер действий Красной Армии, но и прежде всего своевременная переброска резервных соединений и войск из восточных областей страны. В то время как немецкий генеральный штаб считал, что советские резервы в основном уже использованы и у Сталина нет больше сил, чтобы занять новый рубеж обороны, русское командование уже в конце сентября начало переброску дивизий и кадрированных соединений из восточных областей СССР на запад… Тот факт, что русские, прикрывали образовавшиеся на фронте западнее Москвы бреши силами рабочих отрядов, а не регулярными войсками, только усилил представление немцев о том, что русские выдохлись и что война на Востоке может быть закончена в недалеком будущем. В беседе с Чиано 25 октября 1941 года Гитлер утверждал, что как свидетельствуют события последних четырех месяцев, судьба войны, собственно говоря, решена и что у противника нет никакой возможности помешать этому... При этих обстоятельствах война в ближайшее время снова будет перенесена на Запад.... В действительности же обстановка на фронте складывалась для вермахта далеко не так благоприятно…". 

Американский исследователь Дэвид Гланц в книге "Советское военное чудо 1941–1943. Возрождение Красной армии" тоже высоко оценивает использование советским командованием резервов: "Своевременное и умелое введение в бой стратегических резервов Ставки ВГК в летне-осенних кампаниях 1941 и 1942 гг. было одним из наиболее важных факторов в достижении целей стратегической обороны в первый период войны. Во время этих кампаний стратегические резервы не только измотали и обескровили ударные группы противника и остановили его наступление, но и гарантировали, что советские войска смогут успешно перейти в контрнаступление и развернуть общее наступление…"

В Курской битве, так же как в Московской и Сталинградской, Ставка Верховного Главнокомандования Красной армии оказалась дальновиднее и реалистичнее командования вермахта в оценке сложившейся обстановки на фронте, численности и потерь войск. Действительно, Гитлер как верховный главнокомандующий и командование вермахта переоценивали боевые возможности немецких войск, сосредоточенных для участия в операции "Цитадель". Они все еще считали, что немецкие войска обладают таким высоким уровнем боевого мастерства, что способны нанести поражение советским войскам, даже уступая им в численности. Но это уже были иллюзии. Командующий 4-й немецкой армии Готтард Хейнреци и военный историк В. Гаук вынуждены были признать: "Выяснилось, что количество пехотных дивизий, особенно у группы армий «Юг», недостаточно. Поэтому мы были вынуждены использовать танковые дивизии для прорыва русских оборонительных рубежей, которые были укреплены всеми возможными средствами против танкового наступления. Скованные минными полями и естественными препятствиями, наступающие танки были хорошей мишенью для русских. Поэтому сверхтяжелые танки не смогли проявить на деле свою ударную мощь" (цит. по книге "Огненная дуга").

Немецкое командование не сумело предугадать подготовку советских войск к контрнаступлению. После войны в показаниях Нюрнбергскому трибуналу генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель заявил: "Мы ни в коем случае не ожидали, что Красная армия не только готова к отражению нашего удара, но и сама обладает достаточными резервами, чтобы перейти в мощное контрнаступление" (цит. по книге "Курская битва" под ред. И.В. Поротькина). Бывший историограф штаба группы армий "Центр" полковник Г. Гакенгольц сообщал: "Когда 11 июля в районе 2-й танковой армии начались атаки советских полков и батальонов, наше командование, основываясь на прежнем поведении противника, сочло, что эти атаки имеют целью сковать находящиеся на Орловском плацдарме немецкие резервы и тем самым воспрепятствовать их участию в ударе на Курской дуге. Командование группы армий "Центр" и 2-й танковой армии не придали значение этим атакам…" (цит. по книге "Огненная дуга"). Аналогичная ситуация сложилась и в зоне боев группы армий "Юг". Командующий 4-й немецкой армии генерал-полковник Готтард Хейнреци, и военный историк В. Гаук писали: "После первых четырех дней битвы на соседних участках фронта на Орловской дуге и под Харьковом не было никаких признаков подготовки русского наступления". Командование вермахта полагало, что советские войска в ходе оборонительных боев понесли такие большие потери, что будут вынуждены достаточно длительное время восстанавливать боеспособность, чтобы начать наступление. Но это была ошибочная оценка. Немецкий историк Курт Центнер по этому поводу пишет: "Германское командование сосредоточило на Курском выступе все, на что была способна промышленность Германии и мобилизованной Европы. Истина заключается в том, что Гитлер бросил в это сражение все, а добился лишь потерь, которые нельзя уже было возместить... Но горечь потерь еще больше обострилась вследствие немедленно начавшегося вслед за этим наступления русских на широком фронте, в то время как в ставке Гитлера в Растунбурге рассчитывали на то, что и русским понадобится время, чтобы оправиться от ран" (цит. по книге "Огненная дуга"). Ошибочно оценивало возможности и намерения советских войск и командование войск, участвующих в операции "Цитадель". Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн в своих мемуарах "Утерянные победы" писал: "Командование армии (9-й армии – группа армий "Центр». – В.Л.) предполагало, что после отражения вражеских контратак, перемещения главного направления своего удара и введения в бой резервов оно вновь возобновит наступление 12 июля, чтобы завершить прорыв. Но этого не произошло. 11 июля противник крупными силами перешел в наступление с востока и северо-востока против 2 танковой армии, удерживавшей Орловскую дугу. Развитие событий на этом участке заставило командование группы "Центр" приостановить наступление 9 армии, чтобы бросить ее крупные подвижные силы в бой на участке 2 танковой армии".

В Курской битве вермахт почувствовал возросшие мощь и профессиональное мастерство Красной армии. Г. Гакенгольц сообщает: "Довольно быстрое снижение темпа наступления нашей 9-й армии против глубоко эшелонированной здесь обороны русских не вызвало у нас особого удивления. Но мощь и пробивная сила русских ударов, начавшихся 12 июля на северном и восточном фасах орловской дуги, явились для нас жестокой неожиданностью… Было просто непо­стижимо, что русские оказались способны так скоро и так успешно перейти в наступление летом. Нам в штабе армии стало ясно, что после русского наступления, начавшегося 12 июля, неизбежен провал операции "Цитадель" и что…произошел окончательный оперативно-стратегический перелом на Восточном фронте в пользу русских…". Британские журналисты Ален и Муратов в своем труде, посвященном кампаниям вермахта в России, по поводу Курской битвы писали: "Русские оказались способными создавать эшелонированную по глубине оборону и также обеспечивать постепенное накопление и использование тщательно обученных резервных вооруженных формирований. Они знали, как грамотно и целесообразно использовать свои лучшие кадры". Аллен У.Э.Д. и Муратов П.П. полагали, что Курская битва характерна "лучшим (по сравнению с вермахтом. – В.Л.) качеством русского кадрового состава".

Курская битва стала переломным этапом Великой Отечественной войны. Большие потери в людях и технике привели к окончательной утрате вермахтом стратегической инициативы. Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн в своих мемуарах констатировал, что операция "Цитадель"  "Была последней попыткой сохранить в наших руках инициативу на Востоке. С ее прекращением, равнозначным провалу, инициатива окончательно перешла к советской стороне. В этом отношении операция "Цитадель" является решающим, поворотным пунктом войны на Восточном фронте". Такую же оценку итогов Курской битвы дал в книге "Воспоминания солдата" генерал-полковник Гейнц Гудериан: "Инициатива полностью перешла к противнику...". Пауль Карелл влияние Курской битвы сравнил с влиянием битвы под Ватерлоо: "Так же как Ватерлоо решило судьбу Наполеона в 1815 году, положив конец его правлению и изменив лицо Европы, так и русская победа под Курском знаменовала собой поворотный пункт войны и непосредственно привела через два года к краху Гитлера и разгрому Германии…" (цит. по книге "Огненная дуга"). Английский историк Джон Фуллер заметил: "Отнюдь не будет преувеличением сказать, что поражение под Курском явилось для немцев такой же катастрофой, как и разгром под Сталинградом" (цит. по книге "Огненная дуга").

Американский исследователь Дэвид Гланц в книге "Курская битва. Решающий поворотный пункт Второй мировой войны" так охарактеризовал итоги Курской битвы в стратегическом, оперативном и тактическом отношении: "Курская битва означала конец концепции блицкрига в стратегическом и оперативном смысле. Впервые за всю эту войну немецкое наступление было остановлено на тактической или на небольшой оперативной глубине. Это обернулось поражением, а впоследствии и катастрофой для германской армии… Курск доказал, что массированные танковые группировки немцев, сопровождаемые эскортом быстрых истребителей, больше не могут так уверенно и самозабвенно прорываться вглубь советской обороны, как это было в 1941 и 1942 гг. Курск стал приговором для немецкого блицкрига и в тактическом отношении… Под Курском советские войска показали, …что решительная и правильно выстроенная оборона, основанная на пехоте, может нанести поражение тактике блицкрига… Курск стал переломной точкой войны, как стратегически, так и тактически…".
Негативные оценки деятельности советских полководцев Тревором Дюпюи, Владимиром Бешановым, Борисом Соколовым, Андреем Зубовым и другими апологетами вермахта опровергаются даже нашими врагами – немецкими генералами. Вот мнение неизмеримо более компетентного в вопросах оперативного искусства, в 1941–1945 гг. воевавшего с советскими полководцами генерал-майора вермахта Фридриха Вильгельма фон Меллентина: в своем известном труде "Бронированный кулак вермахта" он написал: "В ходе войны русские постоянно совершенствовались, а их высшие командиры и штабы получали много полезного опыта, изучая опыт своих врагов и немецкой армии. Они научились быстро реагировать на всякие изменения обстановки, действовать энергично и решительно. Безусловно, в лице Жукова, Конева, Ватутина и Василевского Россия имела высокоодаренных командующих армиями и фронтами…"

Солидарны с генералом фон Меллентином и другие генералы вермахта.

Генерал-полковник Гейнц Гудериан: "Во Второй мировой войне стало очевидным, что и советское верховное командование обладает высокими способностями в области стратегии…" (статья "Опыт войны с Россией". Сб. Итоги Второй мировой войны).

Начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер: "Исторически небезынтересно исследовать, как русское военное руководство, потерпевшее крушение со своим принципом жесткой обороны в 1941 году, развивалось до гибкого оперативного руководства и провело под командованием своих маршалов ряд операций, которые по немецким масштабам заслуживают высокой оценки, в то время как немецкое командование под влиянием полководца Гитлера отказалось от оперативного искусства и закончило его бедной по идее жесткой обороной, в конечном итоге приведшей к полному поражению... Над этим периодом в качестве приговора стоит слово, высказанное русской стороной в процессе резкой критики действий немецкого командования: порочная стратегия. Это нельзя опровергнуть" (цит. по статье Рубцова Ю.В. «Профессионализм советских полководцев» в сб. "Покушение на Великую Победу").

Командующий групп армий "Север" и "Южная Украина" генерал-полковник Ганс Фриснер: "Я сам с весны 1942 года достаточно хорошо изучил командование и войска Красной Армии. Бои под Ржевом, Орлом, Брянском, Гомелем, Оршей, у озера Ильмень, под Нарвой, на Двине, в Румынии и Венгрии, в которых я участвовал в качестве командира дивизии, командира корпуса, командующего армией и группой армий, многому меня научили. В ходе войны я наблюдал, как советское командование становилось все более опытным… Совершенно справедливо, что высшее советское командование, начиная со Сталинградской битвы, часто превосходило все наши ожидания. Оно мастерски осуществляло быстрый маневр и переброску войск, перенос направления главного удара, проявляло умение в создании плацдармов и оборудований на них исходных позиций для последующего перехода в наступление. Со временем советское командование стало лучше обеспечивать действия своей пехоты на поле боя благодаря массированию огня и использованию танков…" (книга «Проигранные сражения»)

Бывший командующий обороной Берлина генерал артиллерии Г. Вейдлинг: "Операции русских войск характеризуются ясностью замыслов, целеустремленностью и настойчивостью в осуществлении этих замыслов. Я должен отметить, что русские за время войны далеко шагнули вперед в тактическом отношении, наше же командование шагнуло назад…" (цит. по книге «Битва за Берлин. Завершающее сражение Великой Отечественной войны»).

Командующий войсками охраны тыла 9-й армии генерал-лейтенант Ф. Бернгард, перечисляя в ходе допроса причины поражения немецкой армии и Германии в войне, отметил: "Мастерское, искусное и очень маневренное руководство русских армий. В данном вопросе я хочу отметить необычайное искусство русских в выявлении слабых мест в обороне и в выборе направлений главных ударов, в данном случае, мне кажется, есть и заслуга русской разведывательной службы…" Цит. по книге «Битва за Берлин. Завершающее сражение Великой Отечественной войны»).

А командующий 6-й армии генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс на Нюрнбергском процессе сказал: "Советская военная стратегия оказалась настолько выше нашей, что я вряд ли мог понадобиться русским хотя бы для того, чтобы преподавать в школе унтер-офицеров. Лучшее тому доказательство – исход битвы на Волге, в результате которой я оказался в плену, а также и то, что эти господа сидят вот здесь на скамье подсудимых" (цит. по книге " История Второй мировой войны». Т.4).

И еще одно мнение непримиримого врага СССР. 16 марта 1945 года имперский министр пропаганды Й. Геббельс записал в своем дневнике: "Я сообщаю фюреру о представленной мне для просмотра книге генштаба о советских маршалах и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое мнение…" (выделено мной. – В.Л.).

Высокие оценки боевым качествам Красной армии и военному искусству ее полководцев давали наши союзники – не сторонние дилетанты, а профессионалы, имеющие богатый опыт участия во многих войнах.

Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников генерал армии Дуайт Эйзенхауэр (впоследствии президент США): "Как солдат, наблюдавший кампанию Красной армии, я проникся глубочайшим восхищением мастерством ее руководителей" (цит. по статье Рубцова Ю.В. "Профессионализм советских полководцев". Сб. "Покушение на Великую Победу").

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, в карьере которого были посты военного и военно-морского министра королевства, в конце войны так оценил действия Красной армии в борьбе с вермахтом: "…чудовищная машина фашистской власти была сломлена превосходством русского маневра, русской доблести, советской военной науки и прекрасным руководством советских генералов…» (цит. по статье М.А. Гареева "Борьба с фальсификацией истории Великой Отечественной войны – важнейшая задача патриотического воспитания". Сб. материалов Международной научно-практической конференции ветеранских организаций СНГ).