205 лет назад, в сентябре 1812 года, произошло знаменитое Бородинское сражение
Сошлись лицом к лицу две лучшие армии в мире - завоеватели и защитники Отечества. Французская, слывшая непобедимой и покорившая почти всю Европу, и русская, одержавшая в своей истории немало славных викторий.
Иноземцы – вражья сила состояла из представителей «двунадесяти языков», – вторгшиеся в пределы «любезного нашего Отечества», прошли тысячи километров по земле России. Впереди была древняя Москва, и ее захват, как грезилось французам, означал очередной триумф.
Войска противоборствующих сторон возглавляли блестящие полководцы – Наполеон Бонапарт и Михаил Кутузов. Французу было 43 года, русскому – 67. Первый был горяч, порывист, оружием второго были холодный расчет и хитрость. Оба – тонкие и искусные стратеги, жаждавшие победы…
Остановимся, переведем дух, оглядимся вокруг. Прежде чем перейти к прелюдии Великого сражения и его деталям, совершим еще более далекий экскурс в историю. Ненадолго остановимся на июньских днях 1812 года, когда огромная армия Наполеона пересекла русскую границу.
Александр Первый тоже узнал о вторжении Наполеона на балу – он танцевал с прекрасными польками в Закрете в усадьбе барона Беннигсена, недалеко от Вильно. Донесение с границы император воспринял спокойно, ибо слухи о близости столкновения двух великих держав давно витали в воздухе. Однако…
«Ничто не было готово для войны, - писал Лев Толстой в «Войне и мире». – Общего плана действий не было. В каждой из трех армий был свой отдельный главнокомандующий, общего над ними не было – император не принимал на себя этого звания… Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне…»
Но сам Александр о ней, конечно же, помнил. Он допускал, что Наполеон, вступив в пределы России, добьется серьезных успехов. Но это не даст ему полной, окончательной победы. В беседе с послом Франции в России Арманом Коленкуром русский царь сказал: «Если император Наполеон начнет против меня войну, то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение, но это еще не даст ему мира… За нас – необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат и наша зима».
Итак, французы наступали, Русская армия отходила, избегая крупных сражений. Надежда всерьез помериться силами с неприятелем появилась у французского императора на позициях перед Витебском. Наполеон уже предвкушал, что нанесет неприятелю мощный удар. Однако утром он с огорчением узнал, что Русская армия под покровом ночи покинула свои позиции и отошла.
Наполеон без всякой радости вошел в опустевший Витебск. Тут Бонапарта посетила мысль остаться здесь на зиму, а наступление на Москву продолжить лишь в 1813 году. Если бы так произошло, война пошла бы совсем по другому сценарию!
Однако французский император вскоре оставил эту идею и снова двинул свои войска вперед. В августе 1812 года французские знамена взвились над разрушенным Смоленском.
Интересно, что в это время Наполеон сделал Александру Первому завуалированное предложение о мире. Стало быть, он сомневался, терзался. И быть может, уже сожалел, что влез в «русское болото»…
Но ответа из Санкт-Петербурга Наполеон не дождался. Русский царь молчал – негоже, мол, с врагом вести беседы…
Французы устремились дальше. Русская армия, которую после Смоленского сражения возглавил генерал Михаил Кутузов, по традиции вела арьергардные бои, избегая серьезных столкновений. И хотя до Москвы было еще далече, тревожные вести уже беспокоили горожан. В последних числах августа началась эвакуация городских учреждений. Вывозили предметы искусства и старины – из Оружейной палаты, Патриаршей ризницы, Кремлевских дворцов и соборов и Грановитой палаты.
Беспокойство охватило и Санкт-Петербург, хотя столица была в стороне от больших сражений. В городе на Неве царило «превеликое возбуждение народа»: в ополчение шли целыми семьями, для армии собирали деньги и драгоценности, в театрах давали патриотические представления об Александре Невском, Дмитрии Донском, Минине и Пожарском. Жители города не без оснований полагали, что Бонапарт, заняв Москву, пойдет на север. А потому «по секрету» из Эрмитажа и дворцов укладывались вещи для отправки в Ярославль и Нижний Новгород…
Напряжение нарастало, а вместе с ним и нервозность. По московским церквам ходили «патрули», проверявшие, на месте ли святые чудотворные иконы, на которые была чуть ли не главная надежда. 31 августа в Москве закрылись все лавки, и на другой день в городе невозможно было купить даже хлеба. Николай Карамзин писал: «Вижу зрелище разительное: тишину ужаса, предвестницу бури. В городе встречаются только обозы с ранеными и гробы с телами убитых».
7 сентября (по новому стилю) 1812 года случилась знаменитая битва под селом Бородино – французы назвали его «сражением на Москве-реке». Это был венец Отечественной войны, ее кульминация. Образцы мужества и героизма демонстрировали обе стороны. Это стало потом неисчерпаемой темой для историков, литераторов, художников…
С рассвета и до вечера войска неприятеля бомбардировали русские позиции. Двенадцать часов, почти не прекращаясь, кипели упорные бои, жесточайшие рукопашные схватки, с обеих сторон грохотали тысячи орудий.
Наполеон бросал в пекло сражения все новые и новые части пехоты и кавалерии. Но атаки неприятеля разбивались о несокрушимую стойкость русских. Михаил Лермонтов словно вел репортаж из самого пекла:
«Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел».
Главные события развернулись у Семеновских флешей, которые обороняли войска генерала Багратиона, и батареи на Курганной горе под началом генерала Николая Раевского. Эти позиции атаковали корпуса маршалов Даву, Нея, Жюно и Мюрата. По свидетельству очевидца, воины обеих сторон «ходили по крови, которую насыщенная земля отказывалась поглотить». Рвы заполнялись телами погибших, преграждая дорогу идущим на штурм.
Багратион был смертельно ранен, и его унесли с поля брани. Новый командир – генерал Петр Коновницын был вынужден отойти, ибо войска были утомлены, к тому же сказались большие потери. На подмогу ему Кутузов бросил кавалерию...
«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой, – вспоминал Наполеон. – Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…»
Впрочем, обе стороны считали, что стали победителями. Французы заняли основные позиции русской армии, и, сохранив при этом резервы, оттеснили противника с поля брани. Однако русская армия не утратила боеспособности и сохранила моральный дух.
Потери противоборствующих сторон в сражении при Бородине оцениваются по-разному. Французы исчисляли свой урон в 30 тысяч воинов. По мнению отечественных историков, неприятельская армия поредела на 50-60 тысяч. Что же касается русских войск, то они вместе с казаками и ополченцами потеряли более 45 тысяч бойцов и командиров. По мнению Кутузова, каждая из сторон лишились примерно сорока тысяч человек.
А сколько в той битве было героев! И солдаты, и офицеры, бились, как говорили встарь, не щадя живота своего. «Лишь мертвый не вставал с земли», - так ярко выразился поэт. Образы храбрецов были прекрасны, такими они остались навсегда…
Когда уже смеркалось, «затрещали барабаны – и отступили басурманы. Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…» Душераздирающую картину нарисовал русский поэт и прозаик Федор Глинка в своих мемуарах «Очерки Бородинского сражения»: «Лежали трупы, валялись трупы, страшными холмами громоздились трупы!.. Это было кладбище без гробов! Тысячи раскиданы были без погребения. Пятьдесят два дня лежали они добычею стихий и перемен воздушных. Редкий сохранил образ человека. Червь и тление не прикасались объятым стужею; но явились другие неприятели: волки стадами сбежались со всех лесов Смоленской губернии; хищные птицы слетелись со всех окольных полей, и часто хищники лесные спорили с воздушными за право терзать мертвецов…»
Кутузов в послании губернатору Москву Федору Ростопчину сообщал: «Сего дня было весьма жаркое и кровопролитное сражение. С помощию Божиею русское войско не уступило в нем ни шагу, хотя неприятель с отчаянием действовал против него. Завтра, надеюсь я, возлагая мое упование на Бога и на московскую святыню, с новыми силами с ним сразиться».
Однако через несколько часов после сражения стали приходить известия об огромных потерях. И потому Кутузов и его генералы вынуждены были умерить свой пыл.
После Бородина состоялся ставший знаменитым совет в Филях. Он проходил в обстановке величайшей секретности, никто не вел записей.
Часть генералов продолжала склоняться к мысли о встречной атаке против Наполеона, однако свое веское слово сказал главнокомандующий, приказавший немедленно трубить отступление.
Народ, еще не знавший о громадном уроне, понесенном армией, верил, что Москву еще можно было спасти. На Трех горах – ныне район Пресни – по призыву Ростопчина собрались оставшиеся в городе москвичи. Очевидец так описывал это событие: «Боже мой! С каким сердечным умилением взирал я на Православный русский народ, моих соотечественников, которые стремились с оружием в руках, дорого от корыстолюбивых торговцев купленным; другие шли с пиками, вилами, топорами в предместье Три Горы, чтобы спасти от наступающего врага Москву, колыбель православия и гробы праотцов, и с духом истинного патриотизма кричали: «Да здравствует батюшка наш Александр!» Малейшая поддержка этого патриотического взрыва, и Бог знает, вошел ли бы неприятель в Москву? Народ был в числе нескольких десятков тысяч, так что трудно было, как говорится, яблоку упасть, на пространстве 4 или 5 верст квадратных, кои с восхождением солнца до захождения не расходились в ожидании графа Растопчина, как он сам обещал предводительствовать ими; но полководец не явился, и все, с горестным унынием, разошлись по домам».
В рапорте Александру Первому Кутузов указывал причины, по которым был вынужден отступить: «После столь кровопролитного, хотя и победоносного с нашей стороны, от 26-го числа августа, сражения должен я был оставить позицию… армия была приведена в крайнее расстройство».
Дальнейшие слова полководца стали пророческими: «…пока армия вашего императорского величества цела и движима известною храбростию и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть потеря отечества...»
Император согласился с Кутузовым в оценке сражения и спустя несколько дней произвел его из генерала от инфантерии (пехоты) в генерал-фельдмаршалы. Михаил Илларионович стал полным Георгиевским кавалером. Четвертый крест он получил уже после окончания Отечественной войны.
После Бородинского сражения русские отступили, открыв французам путь на Москву. Но отныне Наполеону была уготована участь жить в постоянной тревоге. Его солдаты будут страдать от холода, голода и трепетать от страха перед партизанами. Великая армия понесет огромные потери и станет беспрестанно пятиться. Зимой 1812 года ее жалкие остатки побегут, сломя голову, прочь из России.
***
В 1912 году в ознаменования 100-летия сражения на Бородинском поле состоялись грандиозные юбилейные торжества. Воинским частям и соединениям было разрешено на собственные средства установить памятники предкам (полкам, дивизиям, артбригадам, корпусам) – героям Бородинской битвы. Всего было сооружено 35 памятников, в том числе памятниками были отмечены командные пункты Кутузова и Наполеона.
К юбилею битвы было решено отыскать ее живых участников. В городке Ялуторовске Тобольской губернии был найден такой человек – Павел Яковлевич Толстогузов, которому в 1912 году было 117 лет. Участник Бородинского сражения плохо видел и слышал, но при этом, по свидетельству современников, был «достаточно бодрым».
