В начале июля 1943 года немецко-фашистское командование сосредоточило крупные силы на северном фасе Курского выступа.
Бригада, в которую входила батарея старшего лейтенанта Морозова, некоторое время была в резерве. В ночь на 5 июля 1943 года соединение по боевой тревоге выдвинулось в направлении Понырей.
В предутренние часы того июльского утра батарея Морозова заканчивала оборудование огневых позиций в районе станции Змиевка. Тихо и спокойно было в окрестностях. Но все знали, что затишье ненадолго. Многие спешили написать письма домой.
И точно: вскоре предрассветную тишину разорвали пушечные залпы, удары реактивных минометов — начала контрподготовку наша тяжелая артиллерия. Полученные разведданные помогли нанести упреждающий удар по приготовившимся к наступлению гитлеровцам.
Батарея Морозова, как и вся противотанковая артиллерия, молчала. Молчала, чтобы через несколько часов сойтись в смертельной схватке с фашистскими танками. Лишь тяжелая артиллерия с закрытых огневых позиций обрушила на гитлеровцев всю мощь своего огня. Однако враг, застигнутый врасплох, не собирался отказываться от своих намерений.
Артиллерийская подготовка гитлеровцев запоздала, но огонь они вели массированно, казалось, не было места, где бы ни упал вражеский снаряд. Взвод Васильева находился в укрытиях. Огонь противника не причинил ему вреда.
— Видите, живы и здоровы. Земля надежнее брони,— сказал Морозов лейтенанту Васильеву, когда прекратился артналет.
— Фрицы! — крикнул наблюдатель.
В окуляры бинокля Морозов увидел вражеские цепи, растянувшиеся по всему фронту. Гудели моторы, скрежетали гусеницы танков. Бронированные машины, ведя огонь на ходу, обогнали пехоту и увлекли ее за собой.
Гул атакующей лавины угрожающе нарастал. Командиры огневых взводов с нетерпением ждали команды. Номера расчетов выжидали у орудий. Вражеские танки заметно увеличились в размерах. Теперь можно было невооруженным глазом разглядеть идущие впереди «тигры».
Здесь, на Курской дуге, гитлеровское командование, стремясь взять реванш за Сталинград, впервые массированно применило эти тяжелые танки. Для борьбы с ними батарейцы Морозова имели подкалиберные снаряды, которые пробивали броню фашистских танков всех типов.
Артиллеристы слышали о «тиграх», готовились к встрече с ними. Морозов был уверен в своих людях, но все же волновался: как проявят они себя в первом бою с тяжелыми танками противника?
Выждав, когда громадины поднялись на холм, старший лейтенант скомандовал:
— Огонь!
Снаряд из орудия на правом фланге, ударив в башню «тигра», высек сноп искр. Танк резко изменил курс, неуклюже развернувшись, остановился.
Одновременно выстрелило крайнее левое орудие, но дало промах. Морозов, следя за разрывами, сразу определил, в чем ошибка.
— Лейтенант Васильев,— прозвучал голос старшего лейтенанта,— завышаете прицел. Бейте по гусеницам.
На этот раз попадание было точным.
— Молодцы, ребята! — подбодрил Морозов орудийный расчет. — Так и действовать!
Напряжение боя нарастало. У высоты появилась новая группа танков. Кратчайшим путем они пытались прорваться к батарее с левого фланга.
Морозов приказал командиру взвода сержанту Жукову вести огонь по фронту, а лейтенанту Васильеву — встретить с фланга танки, которые уже открыли бешеную стрельбу из пушек. Вскрикнув, упал раненый наводчик. На его место тотчас встал замковый и быстро навел орудие. Снаряд угодил в основание башни фашистского танка и заклинил ее. Еще выстрел. Правее подбитого «тигра» закружилась, теряя гусеницу, «пантера». Гитлеровцы не выдержали точного огня нашей батареи и, видя, что здесь им не прорваться, повернули.
Утром над позициями появились вражеские самолеты. Взрывы бомб сотрясали воздух. Еще не улеглась пыль и не рассеялся пороховой дым, а пехота и танки противника предприняли новую атаку. Опять загудело в воздухе — на этот раз стреляли советские артиллеристы. И так — в течение всей недели. Ежедневно артиллеристы во взаимодействии с пехотинцами отбивали по пять — шесть атак. Спали сидя, стоя, используя минуты затишья.
Безымянная высота, на которой оборонялась батарея старшего лейтенанта Морозова, оставалась неприступной для врага. Люди, невзирая на усталость, думали об одном — не пропустить врага.
Была еще только середина Второй мировой войны. На рассвете 12 июля бой разгорелся с новой силой. Рядом с орудиями, укрытыми в земле, рвались тяжелые снаряды и мины, падали авиационные бомбы. Взрывы не стихали с утра до вечера.
В тот день бой длился четырнадцать часов. Тяжело ли приходилось Морозову? Его подчиненные этого не замечали. Сами с трудом держались на ногах, оглохшие, черные от гари и пыли. Казалось, продлись бой еще хотя бы полчаса — батарейцы упадут от изнеможения.
Наступил вечер. Розовый закат вспарывали всполохи далеких взрывов. А на позициях батареи стояла тишина. Земля, перепаханная снарядами и бомбами, уже не вздрагивала, лишь дымилась местами.
На поле боя перед высотами в районе Понырей остались десятки изуродованных вражеских танков, сотни трупов гитлеровских солдат и офицеров. Атаки немецко-фашистских войск на этом участке вскоре прекратились.
За три дня боев батарея Морозова уничтожила до роты вражеской пехоты, девять пулеметных точек, семнадцать повозок с военным имуществом и три «тигра», подавила огонь четырех минометных батарей.
Отступая, враг ожесточенно огрызался. Учитывая сложившуюся обстановку, командир стрелковой дивизии решил продолжать наступление, прикрывшись с правого фланга силами батальона пехоты и артиллерийской батареи Морозова.
Батарея развернулась на участке, указанном комдивом. Огневые позиции находились на вершине и на скатах господствующей над местностью высоты. Два боевых расчета окопались на скатах, четыре других заняли готовые огневые позиции с укрытиями, в свое время основательно оборудованные гитлеровцами.
Вскоре наблюдатель доложил, что в полутора километрах к северо-западу от позиций батареи движутся пятнадцать тяжелых танков. Морозов уточнил данные наблюдения. Танки наступали в трех направлениях: шесть — встык между соседом и первым огневым взводом, пять — на второй огневой взвод, четыре — на третий.
Вражеские танки находились уже в каких-то четырехстах метрах. Но Морозов не торопился открывать огонь, решил бить наверняка. И такой момент наступил. Команда «Огонь!» прозвучала уверенно, твердо.
Дружно заговорили орудия. Темп стрельбы нарастал. Один лишь расчет сержанта Жукова вывел из строя три танка. Фашисты наседали. Над позициями батареи стоял сплошной гул и грохот.
В орудийных расчетах многие были ранены, но никто не отходил, от пушек. И только по приказу командира тяжелораненых эвакуировали в госпиталь.
Наступила короткая передышка. Перед позицией батареи дымились семь вражеских танков. Вскоре наблюдатели увидели еще восемь «тигров» и «пантер», двигавшихся на большой скорости. В это критическое время оборвалась связь.
Морозов направился на позицию второго взвода, пушки которого прекратили огонь. Но добраться туда оказалось не так-то просто. Подступы простреливались пулеметчиками врага, вокруг рвались снаряды. «Тигры» и «пантеры» были уже совсем близко. Старший лейтенант видел, как за ними перебегали фашистские автоматчики. Вдруг заработало орудие второго огневого взвода, срикошетил, попав в лобовую часть «пантеры», снаряд из орудия Кондратьева.
Подбежав к бойцу, Морозов сам встал к пушке, скомандовал:
— Заряжай!
Танк был уже в ста метрах.
— Орудие к бою готово! — доложил заряжающий,
— Огонь! — последовала команда.
Мягко подпрыгнула, выпустив снаряд, пушка, со звоном выскочила гильза. «Пантера» завертелась на месте, с лязгом слетела гусеница. После второго выстрела танк задымил.
А к орудию Кондратьева приближалась еще одна машина. И снова единоборство, в котором верх одержали советские воины.
К исходу дня из четырех оставшихся фашистских танков один все же прорвался почти к самому орудию Кондратьева. Морозов успел выстрелить, фашист ответил, но снаряд разорвался где-то сзади. Вражеский танк повернул вспять.
Напряжение не спало. Батарейцы потеряли счет времени. Гитлеровцы бросали в бой все новые и новые силы. Не сумев разгромить батарею в лоб, они обошли ее с флангов и ударили с тыла.
— Что будем делать, товарищ старший лейтенант? — с тревогой спросил радист.
— Бить врага,— спокойно ответил Морозов.— Свяжитесь с командиром стрелкового полка.
— Слушает Одиннадцатый,— прозвучал в эфире голос полковника.
Этой части была придана батарея.
— Товарищ Одиннадцатый, прошу открыть массированный огонь по квадрату тридцать три — тридцать четыре,— передал старший лейтенант.
«Морозов вызвал огонь на себя,— понял полковник,— значит, другого выхода нет…» И скомандовал:
— Огонь!
Над позициями артиллеристов с резким свистом пронеслись снаряды. Воины невольно пригнулись и замерли в окопах. Тяжелые снаряды начали рваться между батареей Морозова и вражескими танками.
Видно, огонь был сверхточным — батарея уцелела. Разрывы снарядов прекратились, улеглась пыль, и артиллеристы снова увидели немецкие танки, теперь они наступали значительно левее. Морозов, не теряя ни минуты, ударил по ним прямой наводкой. Вскоре два танка запылали. Но тут из-за холма выползла «пантера». Казалось, стальная громадина вот-вот прорвется на огневую позицию батареи.
В этот критический миг командир батареи опять сам встал к орудию. Когда «пантера» была в ста метрах, он открыл огонь. По броне вражеской машины поползли рыжие языки.
Атака танков противника была наконец отбита. В поединке с «тиграми» и «пантерами» командир батареи был тяжело ранен, но поля боя не покинул. Гитлеровцы еще долго держали под пулеметным огнем подступы к батарее. Целый день пришлось пролежать Морозову в окопе. Как только на землю спустились сумерки, сержант Жуков на руках вынес своего командира из зоны обстрела.
Наутро Морозова самолетом доставили во фронтовой госпиталь. Однако врачи оказались бессильны. Спустя сутки он скончался.
За умелое управление батареей командование присвоило Морозову воинское звание капитан. Но не суждено было офицеру получить новые погоны: приказ пришел в часть в день его смерти.
Посмертно Иван Константинович Морозов удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
