Сегодня

449,58    486,94    62,22    4,86
Политика

Россия перед вызовами евразийской регионализации

Пётр ДуткевичВалдай
4 октября 2019
Коллаж: © Русские в КазахстанеГеостратегический и геоэкономический расчёт России, осуществляющей «поворот на Восток», зиждется на том, что связанные с этим экономические и дипломатические достижения позволят ей ещё раз вступить, уже в новой ипостаси «евразийского центра влияния», в новый переговорный процесс с Европейским союзом, незаменимым партнёром по Большой Евразии. О возможностях и рисках, связанных с этим, пишет эксперт клуба «Валдай» Пётр Дуткевич.

 

В 2019 году в ВТО насчитывалось 472 действующих региональных торговых соглашения (РТС), большинство которых носит многосторонний характер. Наличие столь внушительной сети взаимосвязанных торговых договоров свидетельствует о наступлении новой эры регионализма.

 

Так называемый «новый регионализм» принято рассматривать с четырёх различных точек зрения в рамках трансформации глобальной системы. Это, во-первых, окончание холодной войны и её глобальные/региональные экономические последствия. Во-вторых, относительное ослабление глобальной гегемонии США (на фоне американских региональных инициатив – например, заключения Соглашения о североамериканской зоне свободной торговли (NAFTA) и Соглашения Канада – США –Мексика (CUSMA). В-третьих, продолжающаяся эрозия суверенитета национальных государств, основанного на Вестфальской системе, чему способствовало формирование по меньшей мере трёх крупнейших экономических блоков (ЕС, CUSMA, а также ИПП/ЕАЭС/АТЭС/IRF/IOR). При этом не следует забывать, что все крупнейшие блоки одновременно являются и глобальными, и региональными организациями либо по уставу, либо по масштабу экономической деятельности. Кроме того, в основе идеологии всех региональных блоков лежат функциональные концепции глобализма (например, снижение торговых барьеров, а также абсолютные и относительные преимущества такой стратегии). При этом важно отметить, что понятие «новый регионализм» одновременно охватывает разные уровни глобальной системы: межрегиональный и региональный уровни в строгом смысле этого слова, а также государственных и негосударственных акторов, вовлечённых в деятельность по расширению и углублению интеграционных процессов. Разворот в сторону нового регионализма не вызывает удивления, однако существуют недостаточно исследованные вопросы, которые способны улучшить понимание происходящих процессов, их направления, интенсивности, масштабов, продолжительности и долгосрочных последствий.

 

В последние годы всё чаще говорят о кризисе западоцентрической модели глобализации, сложившейся после окончания холодной войны. К середине второго десятилетия XXI века США, бывшие основным вдохновителем глобализации, осознали, что её основным бенефициаром становится идеологически чуждый и всё более амбициозный Китай. Результатом этого стал рост протекционистских настроений в вашингтонском истеблишменте, отражающийся в политике администрации Дональда Трампа. Вместе с тем переживают кризис глобальные институты, такие как ВТО или МВФ, в то время как региональные торговые соглашения и банки развития играют всё большую роль.

 

Два крупнейших региональных проекта на евразийском пространстве – ЕАЭС и ИПП –имеют больше функциональных и структурных различий, чем общих черт. Начнём с того, что ЕАЭС – это региональная организация, а в основе проекта ИПП лежат, как правило, двусторонние договорённости. ЕАЭС имеет организационную структуру, а ИПП такой организационной/юридической структурой не обладает. Между ними существует масштабная экономическая асимметрия. Различаются механизмы урегулирования споров и финансирования, не говоря уже о системах управления. В то же время пока не видно, чтобы эти два процесса региональной евразийской интеграции друг с другом конкурировали, а раз так, то можно предположить, что новый регионализм способен в известной степени укрепить (глобальную и региональную) многосторонность, а не затормозить её развитие. С другой стороны, при таких различиях в структуре некоторые трения в краткосрочной и среднесрочной перспективе (обусловленные разницей в процедурах и деловой культуре, а также отсутствием чёткого механизма разрешения споров) между ними просто неизбежны.

 

На вопрос о том, что общего между этими двумя столь разными проектами, простейшим ответом будет: общие цели и общие угрозы. Важнейшим аспектом в этом смысле является успех или неудача Евразийского экономического союза и различных китайских проектов в рамках ИПП. Цель состоит в том, чтобы исследовать возможности достижения экономической, социальной и политической стабильности в евразийском ядре. Наилучшая модель – это «новый евразийский прагматизм», который бы базировался на правилах ВТО и включал более проработанный цивилизационный компонент и меры по обеспечению безопасности.

 

С начала 90-х годов прошлого века внешняя политика России строилась на двух постулатах: идее о стратегической необходимости интеграции с «Западом» в широком понимании этого слова (на основе уважительного партнёрства, как равный игрок) и, что не менее важно, на проекте реинтеграции России с бывшими республиками СССР. К 2014 году обе эти задачи, в силу разных причин, не были решены. С одной стороны, Россия не была принята на Западе в качестве равноправного партнёра. С другой, как заметил Дмитрий Тренин, «украинский кризис 2014 года […] положил конец усилиям России по воплощению в жизнь альтернативной стратегии, направленной на реинтеграцию бывших советских республик и восстановлению на территории бывшего СССР центра силы под эгидой Москвы (“Малая Евразия”)»1. Оставался третий вариант: поворот на восток. Россия, как известно, в регионе отнюдь не новичок: на него в течение последних трёх столетий распространялась её имперская активность, но теперь России пришлось покинуть зону комфорта, где она, будучи старшим партнёром, как правило, брала верх, и столкнуться с новой конфигурацией суверенных государств и Китаем, ставшим к тому времени экономическим гигантом.

 

Говорят, что нужда – мать изобретательности. Если это так, то Россия примерно с середины 2010-х годов пытается переформатировать себя в рамках нового стратегического пространства, получившего название «Большая Евразия»2. Ставки в этой игре чрезвычайно высоки. Для России, лишившейся влияния на Украине (с её территорией, равной Франции, и 45-миллионым населением) и довольно слабо экономически присутствующей в этой стране (9 процентов во внешнеторговом объёме России)3, находящейся в «собственном» Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС) в условиях, когда члены последнего исчисляют свою выгоду не только в экономических величинах, но и по собственной «суверенной шкале независимости» от российского влияния, шаг в сторону более тесного партнёрства с Китаем и расширения региональных организаций (ШОС и ОДКБ) является наиболее прагматичным и, вполне возможно, целесообразным (хотя и не вполне свободным от рисков) «третьим выбором».

 

В интервью ru.valdaiclub.com для проекта «Восточный ракурс» профессор НИУ ВШЭ Гленн Дисэн изложил своё видение побудительных мотивов и целей Китая при реализации масштабных инфраструктурных инициатив в Евразии. Азиатский гигант стремится выйти на вершину глобальных ценностных цепочек и соперничает с США за право контроля над геоэкономическими рычагами власти, считает он.

 

Геостратегический и геоэкономический расчёт зиждется на том, что экономические и дипломатические достижения, сопряжённые с поворотом на восток, позволят – со временем – вошедшей в силу России ещё раз вступить, уже в новой ипостаси «евразийского центра влияния», в новый переговорный процесс с Европейским союзом, незаменимым партнёром по Большой Евразии (включающей в себя и ЕС). Россия рискует и риски уже ясно видны. Начать хотя бы с Китая. Китай рассматривает «Большую Евразию» в основном в ракурсе воплощения инициативы ОПОП. Как пишет Чжао Хуашэн, «для Китая значение Евразии в плане национальной безопасности состоит в том, что Евразия является стратегическим тылом Китая, а не источником стратегического давления»4. Кроме того, Китай, несмотря на опасения некоторых российских экспертов, не собирается устанавливать над Россией своё экономическое господство. Впрочем, вопреки ожиданиям оптимистов, он также не планирует возрождать российскую экономику посредством масштабных капиталовложений и передачи технологии. Китай и так имеет всё, что ему нужно от России (поставки энергоносителей, военные технологии, стабильное сотрудничество на севере)5. Цель Китая – устойчивое многоплановое партнёрство с Россией, но отнюдь не союз с ней6.

 

Во-вторых, пять партнёров ЕАЭС не только испытывают беспокойство по поводу своих асимметричных отношений с Москвой как потенциального источника угнетения с её стороны, но также за последние два года пришли к выводу о том, что «в Центральной Азии существует множество проблем на уровне отдельных государств, а также на уровне региона в целом. Эти взаимосвязанные проблемы создают весьма неблагоприятный фон для межгосударственного сотрудничества в регионе»[7].

 

Однако главная проблема, похоже, кроется во внутреннем экономическом развитии России. Если не исправить положения в этой области, то её величественный замысел и грандиозные планы развития Евразии останутся на нынешнем уровне, который можно определить как «расширенную сетевую кооперацию плюс свободное экономическое пространство». Ставки высоки: либо евразийские проекты помогут России перестроиться и занять позицию регионального и глобального арбитра, равно как и стабилизирующей силы, в нарождающейся континентальной системе, либо окончательно обозначат её статус как крупного, но одинокого игрока.



1. Dmitri Trenin, Russia’s Evolving Grand Eurasia Strategy: Will It Work? (Дмитрий Тренин, «Россия разрабатывает стратегию Большой Евразии: сработает ли план?») http://carnegie.ru/2017/07/20/russia-s-evolving-grand-eurasia-strategy-will-it-work-pub-71588 (доступно по состоянию на 18 марта 2018 года

2. Greater Eurasia: Perceptions from Russia, the European Union, and China (Большая Евразия: как этот термин понимают в России, ЕС и Китае), http://russiancouncil.ru/en/analytics-and-comments/analytics/greater-eurasia-perceptions-from-russia-the-european-union-and-china/

3. 2017: UN Comtrade: https://unstats.un.org/unsd/trade/data/tables.asp#annual

4. Zhao Huasheng, chapter: Eurasia: A View from China’s Security Perspective (Чжао Хуашэн, глава: «Евразия с точки зрения безопасности Китая») в: Eurasia on the Edge: Managing Complexity

5. Это мнение может быть оспорено экспертами, которые полагают, что китайские капиталовложения в Россию растут; см. материал Т. Бордачёва в этом томе: «К 2016 году объём китайских капиталовложений в Россию достиг 32−33 млрд долл. Если подсчёты китайских экспертов верны, то Китай уже является одним из крупнейших в мире инвесторов в экономику России и вопрос заключается только в том, как увеличить инвестиции со стороны Китая […] Китай является вторым крупнейшим торговым партнёром России после ЕС; в 2015 году объём двусторонней торговли оценивался в 68 млрд долл. Но доля ЕС в торговом балансе России сокращается, а Китая – растёт».

6. Fu Ying, Are China and Russia Partnering to Create an Axis? (Фу Ин, «Намерены ли Китай и Россия создать ось?»), http://eng.globalaffairs.ru/book/Are-China-and-Russia-Partnering-to-Create-an-Axis-18434

7. Andrei Kazantsev, chapter: Interstate relationships in Central Asia (Андрей Казанцев, глава: «Межгосударственные отношения в Центральной Азии») в: Eurasia on the Edge: Managing Complexity

0
    1 147