Специальная операция по демилитаризации и денацификации Украины является центральным эпизодом начального этапа геоэкономического и геополитического переформатирования постглобального мира. Россия длительное время выжидала, исходя из принципиальной возможности формирования собственного геоэкономического макрорегиона с опорой на прежние институты и традиционные экономические связи. Можно долго спорить, что было главным стимулом для Москвы к выходу из состояния «ожидания»: радикализация проекта «Великий Туран», превратившегося в инструмент неприкрытого расчленения постсоветского пространства в регионе Центральной Азии, или же демонстративное нежелание Запада, включая и Европу, отказаться от планов агрессивного поведения на Востоке Украины. Выход из режима ожидания был осуществлен в классическом для периода силовой геоэкономики формате конфликта «низкой интенсивности» (денацификация и демилитаризация), по мере развития ситуации переросшего в конфликт средней интенсивности. Это говорит об изначальной готовности России к достижению самых решительных целей, но готовности на начальном этапе ограничиться локальными задачами при условии вменяемого отклика со стороны партнеров. Пока, безусловно, рано говорить о каких-то геоэкономических целях России на данном этапе. Но они будут ясны по мере завершения активной военно-силовой части операции.
Украина как инструмент
Сейчас уже есть возможность проанализировать, почему территория Украины стала ареной не только геополитического и идеологического противостояния России и Запада (в том, что конфронтация носит идеологический характер, сомневаться не приходится), но и геоэкономического. И это залог того, что геополитические трансформации, которые неизбежно повлекут развитие ситуации – и не только операция по денацификации, неизбежно выйдут за ее границы и даже за границы Европы.
С геоэкономической точки зрения роль пространства Украины (не государства, а именно пространства, управляемого почти в «сетевом режиме»), заключалась бы в пяти обстоятельствах:
1. Инструмент постоянного убедительного военно-силового давления на Россию, полного лишения ее возможностей геополитического и геоэкономического маневра на «западном» направлении, как в политическом, так и в экономическом плане. По этой позиции аналога в современном мире пространству бывшей УССР не было и не предвидится.
Россия сравнительно жесткими действиями в период 2008-2020 гг. смогла несколько смягчить возникающие пространственные риски. Несколько улучшило ситуацию воссоединение с Крымом, но в целом давление по мере милитаризации Украины постоянно росло.
Этот фактор мог в ближайшие 2-3 года, даже если бы руководство Украины отказалось бы от форсирования операции по возвращению ЛНР и ДНР в свой состав, превратиться в наиболее значимую военно-политическую угрозу безопасности России. 2. Контроль, как минимум, над Северным Причерноморьем, в новой геоэкономической ситуации – важнейшим узлом геоэкономической конкуренции между различными геоэкономическими силами. Данный фактор с течением времени трансформировался: несостоявшаяся украинская государственность и установление режима внешнего управления страной привели к тому, что Северное Причерноморье уже в самой ближайшей перспективе могло стать ареной военно-силовой конкуренции, причем не только на уровне государств (прежде всего, с резким усилением позиций Турции), но и с активным участием субгосударственных структур.
3. Главный логистическо-перевалочный узел «северного» маршрута коридора «Великий шелковый путь», дававший США почти неограниченные возможности управления китайской торговлей с Европой. Этот маршрут также мог бы обеспечить эффективный обход территории России. И режим его функционирования вполне мог стать основой для «большой сделки» Пекина и Вашингтона, направленной стратегически против России.
4. Ключевой игрок на глобальном рынке зерновых, имеющий «блокирующий пакет», способный не только ослаблять позиции России под контролем США, но и обрушить рынок, не задумываясь о собственных интересах.
5. Постоянный источник нестабильности в европейских отношениях с Россией в энергетической сфере, инструмент выдавливания из России разного рода уступок, как это происходило в 2019-2021 гг. в ситуации вокруг «Северного потока-2». Стоит отметить, что к февралю 2022 г. потенциал Украины в этом плане был практически исчерпан: российская сторона явно потеряла интерес к проекту «Северный поток-2».
Таким образом, к исходу 2021 г., на момент начала выхода мировой экономики из состояния пандемического кризиса, росло значение Украины как узла геоэкономического переформатирования Евразии и сопредельных регионов (Среднего Востока и Передней Азии, Восточной Европы).
Линии борьбы за бывшую УССР
Конкуренция за контроль над пространством Украины (а, если быть совсем точным, – бывшей УССР) со стороны различных геополитических сил носит многоуровневый и крайне запутанный характер на нескольких уровнях:
1. «Коллективный Запад» против России. В действительности, это самый простой уровень борьбы. В нем в последние годы отмечалась четкая тенденция перехода от политического и экономического выдавливания России (2000-2012 гг.) к военно-силовым методам. Важно, что Запад переходил от контроля корпоративного и политического пространства к контролю пространства в принципе. Что и повлекло неизбежную милитаризацию Украины со значительным влиянием военизированных формирований, формально вынесенных за рамки официальных вооруженных сил, выполнявших роль «охранных структур» при значимых экономических объектах.
2. США против Европы. Наиболее сложный уровень противостояния. Здесь США на первом этапе смогли перехватить, по сути, германский проект «Украина – анти-Россия» («майдан» 2014 г.), но затем из-за внутриполитических проблем и токсичности полученного «актива» (2017-2019 гг.), попытались плавно вернуть европейским структурам ответственность за контроль над Украиной, минимизируя даже прямую военную вовлеченность в ситуацию. Эта линия существовала до конца февраля 2022 г. Российская специальная операция застигла коллективный Запад в промежуточном и потенциально крайне опасном состоянии.
С учетом того, что в последние 10 лет на Украине усиливалось влияние не только США и ЕС, но и Турции, Китая, Польши, а также теневых геополитических сил, например, связанных с контрабандной и торговлей оружием, киевская олигархическая элита в действительности расширяла свои возможности лавирования. Но одновременно росла потребность и в наращивании агрессивности в отношении России, выступавшей в качестве «легитимизатора» ее права на власть, доказательства, что только она способна обеспечить баланс интересов внешних сил в экономике. Пример – ситуация вокруг Одесского морского порта, где столкнулись интересы различных внешних игроков – США и Китая.
3. Транс-либерализм против неофашизма. Вероятно, это был один из наиболее значимых узлов противоборства. Украина стала полигоном для отработки возможностей формирования консолидирующей, потенциально общеевропейской идеологии. Очевидно, что нацизм с радикально националистическим уклоном был признан наиболее приемлемой идеологической основой для национальной консолидации на над-этнической и над-расовой основе, а также последующего национального строительства. Отработанные на Украине идеологемы вполне могут быть использованы и для целей строительства «единой европейской нации».
4. Город против деревни. Самый незаметный, но важный уровень противостояния. На Украине на протяжении всего периода постсоветской независимости мы наблюдали противоборство городской и сельской социокультурных парадигм, постепенно превращавшихся в элементы политической самоидентификации.
По мере деиндустриализации Украины, которая резко ускорилась после разрыва связей с Россией в промышленности в 2014-2015 гг., победа «сельской» социокультурной парадигмы стала абсолютной даже во внешне урбанизированных пространствах. А это сделало социальную и культурную архаику доминирующей моделью развития, о чем свидетельствует снятие большинства социально-поведенческих табу.
Мы, если внимательно разобраться, наблюдали, с одной стороны, механизм утилизации через архаизацию жизни избыточного населения с завышенным уровнем потребления, а с другой – беспрецедентные возможности социального управления, предоставляемые архаикой, дополненной агрессивной идеологией. Это – универсальные технологии, применимые, в том числе, и в Европе.
Ситуация на Украине показала принципиальную возможность долгосрочного стратегического социального регресса и его последствия для политической системы государства. Это – один из наиболее важных выводов, который необходимо сделать из истории последних 30 лет. Он касается практически всех постсоветских государств, не исключая и Россию.Будущее пространства «Украина»
Принципиальным выводом не только из опыта ограниченного управляемого конфликта на Украине, начавшегося в 2013 г. и ставшего к 2021 г. неуправляемым, но и из всего 30-летнего опыта попыток формирования «государственности» на территории бывшей УССР, является признание невозможности геоэкономической консолидации данной территории.
Такая консолидация неизбежно будет порождать геополитическую многовекторность. «Украина», как единое государство с элементами централизации, может существовать только в условиях жесткого политического режима, тяготеющего к тоталитарности. Что и было успешно продемонстрировано Киевом в 2018-2021 гг., когда ситуация на Украине стала относительно управляемой, но в рамках полного демонтажа даже имитационных демократических институтов. Они были замещены имитацией демократии в социально-коммуникационном пространстве на фоне полной зачистки идеологической разновекторности.
Это формирует основной вектор будущей политики по «реконструкции» Украины: создание системы «управляемой политической разновекторности». Кроме того, необходимо восстановление «низовой демократии» в качестве замены «коммуникационной». Все это должно сопровождаться полным демонтажем той экономической системы, которая возникла на Украине в последние 10-15 лет. «Сквозная федерализация» является не просто магистральным, но единственно возможным направлением послевоенной реконструкции Украины.
