Нынешний год ознаменован не только бурными событиями в государствах заморских. Наша страна перешла исторический рубеж — 100 лет со дня Великой Октябрьской социалистической революции. Событие столь масштабное сколь и противоречивое, что все попытки говорить об этом подобны спуску в шахту с предельной консистенцией метана, где каждое неосторожное движение может вызвать взрыв. Что ни говори, но вероятность прийти к единому мнению и создать целостную картину восприятия прошедших событий минувшего века равна вероятности выжить после взрыва метана. Однако взрыв в «шахте» XX века произошел и, как бы кого не раскидало по мировоззренческим пространствам суждений и оценок произошедшего, всех может объединить одно — живой интерес к истории родной многострадальной страны.
Русский народ, русская культура и государственность появились на исторической арене под знаменем Христа. И на протяжении всей истории со всеми взлетами и падениями христианство являлось стержневой основой ее бытия. Где-то оно (как правило, на начальных этапах и в кризисные дни) призывало, поддерживало, обличало и вдохновляло людей, государство, а где-то подвергалось разрушительным ее тенденциям — обмирщению, бюрократизации и идеологизации. Однако то, что произошло в 1917 году и далее, иначе как кардинальной сменой курса не назовешь. Это был громкий, трагический, жестокий и кровавый развод.
Оставим книжным специалистам детали бракоразводного процесса и попробуем подумать над теми, как нам видится, важными моментами, которые формировали и подтолкнули к решениям и событиям с обеих сторон, эхо которых ощущает сегодня всякий думающий человек.
Христианство — единственное, пожалуй, явление на земле, которое ставит в центр жизни отношения живого человека с живым Богом. Это значит, что главное в христианстве — личностный стержень. Как бы парадоксально ни звучало, но христианство мало интересуется человечеством и его спасением в целом. Христос пришел спасти каждого отдельного человека. Он не мыслит общими стандартами и категориями масс. Говоря о приоритете своей миссии к народу израильскому (Мф. 15:24), Он, в тоже время, подчеркивает, что многие избранные будут отвержены, а на их место придут люди с востока и с запада и возлягут в Царстве Небесном с родоначальниками израильского народа (Мф.8:11 — мысль, кстати, не совсем патриотичная для тех времен — евреи жили под оккупацией римлян). Для Христа бесконечно важен каждый человек и основная Его цель — это создание Церкви, как собрания людей, откликнувшихся на Его призыв, через внутреннюю сознательно-свободную нравственную революцию. Это новое человечество, в котором существует только один критерий — Дух Христа, дух внутренней свободы от деспотичной тирании самоутверждения себя за счет другого (эгоизма) и любовь, которая по слову апостола Павла есть «совокупность всех совершенств» (Кол. 3:14). Таким образом, если говорить кратко, то в христианстве происходит беспрецедентное, добровольное «унижение» Бога, Который приходит на грешную землю, чтобы послужить человеку и разделить с ним все возможные трудности земного бытия вплоть до смерти (Мф. 20:28). В Своей личности и отношении к человеку, Богочеловек Иисус явил ту высоту, и бесконечную красоту и ценность человека, которую до Него мир не видел. И в ответ на это человек начинает служить Христу через служение ближним, что выражается в церковных обрядах, законах, традициях и этот импульс организует все сферы человеческой деятельности. В результате христианство рождает великую цивилизацию и великую культуру во всех их национально-этнических вариациях и разнообразии.
Так произошло со многими народами, вожди которых откликнулись и почувствовали в себе дыхание новой жизни. Для русского народа этим примером обновления и перерождения был князь Владимир. И здесь, конечно, не обошлось без политических и иных земных расчетов, но не они являлись источником преображения всей жизни и князя и его народа. Этим источником было Евангелие; та закваска, которая действует сообразно со свободным нравственно-волевым усилием человека. Здесь нет никакого автоматизма и каких-либо видов духовного насилия, «ибо где Дух Господень — там свобода» (2 Кор. 3:17). Таким образом, Церковь, как продолжение дела Христа на земле, несет первоочередную ответственность за духовно-нравственное состояние общества. Она, как живой богочеловеческий организм, сочетает в себе и земное, и небесное (Кол. 1:20). И история нам показала, что внутри самой Церкви приоритеты Неба и земли часто смешивались. На Западе недуг властолюбия толкал церковь наступать на пятки королям (папацезаризм), а на Востоке, в Византии, а затем на Руси, наоборот, государство наступало на ноги Церкви (цезарепапизм) и не без провокаций с ее стороны.
И к чему пришла Церковь в конце XIX — начале XX века в России? Она оказалась в положении полностью подчиненной государству структуры. При внешнем величии, блеске и богатстве которой, реальная картина дел обстояла куда сложнее. Фактов очень много, но чтоб не обременять читателя, приведем небольшой фрагмент воспоминаний одного из заметных фигур церковной иерархии: «Влияние церкви на народные массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал… Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва — холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих, — вспоминал об этом времени митрополит Вениамин (Федченков), — как-то все у нас опреснилось, или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть «солью земли и светом мира». Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами…» А дальше он выражает удивление, что при всем этом народ еще приходил к ним.
Народ приходил в храмы, но в сознании большинства уже давно происходили аберрации, подготовившие почву для атеистической и антимонархической пропаганды большевизма. Их можно определить, как разрыв идеального и реального измерений жизни; как раздвоенность, где Евангелие Христа перешло из области жизни и деятельности в область мифическо-идеалистическую, а вытекающие из нее нравственные требования в лучшем случае казались неисполнимыми. Аналогичные процессы происходили во всех слоях дореволюционного имперского общества. Особенно остро они ощущались в образованных сословиях, в том числе и среди духовенства и в духовных учебных заведениях. По воспоминаниям последнего протоприсвитера русской армии и флота Георгия Шавельского, в духовных школах царил формализм и равнодушное отношение к учебной дисциплине студентов и их поведению. А знаменитые на весь мир ученые богословы, такие как Болотов, Глубоковский, влачили полунищенское существование. Церковь, на протяжении трех столетий, так и не возвысила свой голос в защиту крестьянства (а это 90% всего населения империи) от все более (за редкими случаями отдельных священнослужителей) ужесточающегося крепостничества. И уже к началу XX столетия утратило доверие народа и воспринималась, как инструмент государственного контроля и пропаганды. Возможно, именно эти факты могут пролить свет на жуткую картину, когда вчерашний, истово крестящийся мужик, сегодня бросает в костер иконы, сбрасывает колокола и участвует в казнях священнослужителей. Этому так же способствовал низкий уровень грамотности, в том числе касательно грамотности религиозной. Последний был настолько высок, что ярый противник реформ обер-прокурор Победоносцев вынужден был признать этот печальный факт и необходимость перемен. Но Церковь, как и самодержавная власть, перемен не хотела, но последующие события многих заставили горько об этом пожалеть.
В свое время великий учитель Церкви Иоанн Златоуст шокировал паству, заявив с кафедры, что худшее гонение для Церкви — это отсутствие гонений. Революция и последующая гражданская война и агрессивная атеистическая политика большевиков, приведшая к невиданным еще в истории гонениям на православие, воспринималось очень по-разному. Для верующих, сохранивших верность Христу (РПЦ в 2000 году канонизировала их в чине новомучеников и исповедников российских), гонения воспринимались как время очищения и обновления Церкви, как та крайняя мера Божьего попущения, без которой она, Церковь — Тело Христово, перестала бы соответствовать своему Главе — Христу. С другой стороны, было пробуждено сознание того, что всякий желающий жить благочестиво во Христе не останется незамеченным и может вызвать к себе в том числе и негативный интерес тех, кто живет иначе (2 Тим. 3:12). Если этого интереса нет у окружающих, значит, нет и реальной христианской жизни, значит «ты не холоден и не горяч» (Откр. 3:15). Это ни что иное, как результат и плод идеологического духа имперской казенщины и бюрократии, деформировавшей самосознание почти всех церковных иерархов. Именно под его влиянием (синодальная реформа Петра) они превратились из пастырей в наемных чиновников, прекрасно чувствовавших себя в секулярных кругах, но крайне неудобно и неохотно желавших хоть что-то изменить в существующих анахронизмах церковной жизни для улучшения доступности евангельской вести. Именно это состояние внешнего благополучия и считал архиепископ константинопольский самым опасным и незаметным видом зла, подрывающим основы христианской жизни, когда горящий дух экзистенциального динамизма, поиска и воплощения истин Нового Завета гаснет в христианах, растворившись в сырости комфортного земного благополучия и сытого довольства. Об этой незримой угрозе и предупреждал на рубеже IV—V веков святой Иоанн Златоуст. Эти слова со всей ясностью и глубиной сознавали те, кто чувствовал внутреннюю энтропию смыслов и духа в Церкви и обществе, и кому пришлось заново обретать эти смыслы на путях исповедничества.
История не имеет сослагательного наклонения, но она всегда предполагает, с христианской точки зрения, пророческое измерение. В противу детерменизма, христианство видит историю как синергию двух творческих начал — Бога и человека. И воля Божья в истории выражена четко и ясно: Он «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2:4). В этом смысле история есть процесс совместного действия Бога и человека и на этом пути человек волен сделать свой сознательный и свободный выбор.
Октябрь 1917 года поставил вопрос выбора пути столь радикально и жестоко лишь потому, что его откладывали в долгий ящик те, кто в первую очередь должны были ощущать всю его остроту и жизнеутверждающую значимость. К сожалению или к счастью, пусть каждый рассудит сам, но эту остроту многие ощутили, лишь потеряв безвозвратно ту страну, которую так любили, и возможности которой так мало ценили.
