Государственная идеология для Казахстана: в противовес исламистам и не только?

Кому это нужно?

- Давайте по принципу “от общего к частному”. Кому идеология нужна более всего? Правящим кругам? Обществу? Отдельно взятому человеку? Или же она не нужна вообще?

- Идеология нужна государству – если это государство сильное или хочет быть сильным. С ее помощью государство форматирует массы (можно называть их “народ” или “нация”) в соответствии со своими целями и задачами, цементирует в единое целое все социальные и демографические группы, страты, слои. С помощью идеологии государство формирует национальную идентичность. Слабое государство идет на поводу у “народа”, часто потакая самым его грубым и примитивным желаниям и требованиям.

Идеология нужна обществу – если это общество стремится к тому, чтобы найти, осознать и принять какие-то общие ценности, опереться на них и на этой основе отличать себя от других обществ. Речь идет не о введении единомыслия в духе оруэлловских антиутопий, а о том, что поднимает над групповой, корпоративной, клановой идентичностью, что заставляет человека чувствовать себя казахстанцем. Когда у героев общенациональный масштаб, а не районный.

Идеология нужна отдельно взятым людям, если это личности, а не потребители. Если они хотят оценивать мир и происходящее в нем не через призму курса доллара или стоимости подержанного автомобиля, а исходя из неких идей и ценностей нематериального порядка.

Можно сказать, что идеология – это потребность и отличительная черта сильных. Сильного государства, сильного общества, сильных личностей. Слабым идеология не нужна, поскольку она лежит преимущественно в духовной сфере. Слабым вполне достаточно самых простых материальных потребностей и запросов. Они все измеряют в подержанных автомобилях. От аналитиков и экспертов они ждут ответа на один вопрос: в какой валюте хранить накопления – в евро или в долларах? “Пойми, Карлсон, не в тортах счастье”, – говорил Малыш из старого советского мультика. – “А в чем же еще?” – искренне удивлялся Карлсон. Так и некоторые наши граждане сегодня искренне уверены, что счастье – в дешевом автомобиле.

Есть и другие особенности. Слабое общество одержимо идеей увеличения численности населения. Деторождение становится его единственной творческой способностью. Нас станет больше, значит, мы станем сильнее – такие вот идеи характерны для слабого общества. Другая особенность слабого общества: оно не связывает благополучие с собственным трудом. Одна из наших любимых народных песен: у нас есть вся таблица Менделеева, почему же мы так плохо живем? Ответ вроде бы очевиден: потому что плохо работаем. Но народ говорит: ах, это правительство не сделало нас богатыми.

Ханов на всех холопов не хватит

- Как вы думаете, когда в массовом сознании нашего общества затухнут послед­ние “резонансы” совет­ской эпохи? Или их уже нет вовсе?

- Ностальгия по советскому прошлому связана с чувством утраты покровительства, протекции со стороны государства. Исчезли детские сады, пионерские лагеря, путевки в санатории на Черном море, бесплатная учеба в КазГУ, квоты в МГУ и многое другое. Все это разом вдруг исчезло, и стало понятно: государству ты не нужен. Мне кажется, эта тяга к патернализму – наследие не советских, а гораздо более ранних времен, когда люди были готовы отказаться от всех своих, как сейчас бы сказали, гражданских прав и свобод в обмен на заботу султана, хана, князя, царя. В советские времена функции хана выполняло государство, хотя в массовом сознании оно часто персонифицировалось, – так было удобнее и привычнее: Голощекин убивал, Кунаев созидал. Когда государство перестало проявлять о людях заботу, они стали искать ее у новых ханов. И люди, которые еще вчера были советскими, стали людьми “тимиными”, “рохиными” и т.п. Такая ситуация сохранилась и по сей день. Другое дело, что ханов, которым можно отдать свои права и свободы в обмен на их покровительство и заботу, не так уж много.

Предложение холопов намного превышает спрос на них.

- С вашей точки зрения, возможно ли у нас второе пришествие “левой идеи”?

- Да, конечно. И второе, и третье, и четвертое. Причем оно возможно в различных вариантах – и в чистом виде, как рабочее движение под руководством социалистов, и в виде симбиозов – левые плюс исламисты, например. Возможен даже официальный курс на социализм. Но это будет уже не тот социализм, который большевики строили в отдельно взятой стране так, как они считали нужным. Мы свой будущий социализм будем кроить по лекалам из Лондона, Берлина, а возможно, даже из Пекина. И весьма вероятно, что он от нынешнего “неидеологизма” не будет отличаться ничем, даже названием правящей партии.

- Почему у нас так плохо приживается идеология либерализма? И можно ли считать, что идея Общества всеобщего труда, выдвинутая лидером нации, является косвенным, но почти официальным признанием ее краха?

- Либерализм не приживается потому, что либералов у нас мало, а коммунистов много. Тем не менее какие-то элементы либерализма есть повсюду: в выступлениях президента, в программах политических партий… Когда коммунистическая идеология у нас была официально отвергнута, а ничего нового взамен официально не провозгласили, опустевшее место занял “идеологический компот”. Отчасти это был сознательный выбор руководства страны, отчасти – внешнее влияние, ведь конец прошлого века был эпохой постмодернизма, когда место идей и ценностей заняли тренды. Как минимум в виде лозунгов либерализм у нас всегда был, но он мирно соседствовал с социал-демократией. То, что предложено президентом в его программе социальной модернизации Казахстана, тоже не является классической идеологией в чистом виде. Государство, как сказано в статье президента, есть главная движущая сила, но при этом оно никому ничего не должно. Вот это и есть пример сплава либерального и социалистического тезисов. В сущности, пытаться определить идеологию государства как либеральную или социал-демократическую было бы так же наив­но, как пытаться определить темперамент человека как холерика или сангвиника в чистом виде.

Принципиально важным является не то, каких оттенков больше в государственной идеологии – правых или левых, а то, нужна ли государству идеология, пытается ли оно использовать ее в своих целях. То, что президент обратил внимание на идеологию, это уже хорошо. Неважно, чего будет больше в этой идеологии, главное, что это будет идеология не национальная, не народная, а государственная. Это значит – она будет созидательная, а не потребительская.

Возвращение к мифам

- Усиление религиозного фактора является общим трендом новейшей истории постсоветских государств. В этом плане какую роль он может сыграть или, быть может, уже играет в формировании идеологии казахстан­ского общества первой четверти XXI века?

- Вряд ли можно говорить о религиозном факторе вообще. С православием, например, все ясно, Казахстан – каноническая территория РПЦ, в которой строгая иерархия и никаких сюрпризов ждать не приходится. Та же ситуация с католицизмом. Протестантские течения могут раздражать своей активной пропагандистской работой, но они немногочисленны. Поэтому будем говорить честно: сегодня и государство, и общество волнует ислам, точнее, не сам ислам как религия, а исламисты.

Религия в формировании идеологии напрямую не участвует, хотя какие-то отдельные идео­логемы могут быть связаны с религией. Важнее, на мой взгляд, другое: общественное сознание в Казахстане продолжает свой откат от идеологии (пусть “неправильной”, советской, но современной) к религии и мифам. То есть оно становится все более примитивным. С этим связана и нарастающая утрата способности к диалогу и компромиссу в нашем обществе. Агрессия и стремление отстоять свои позиции за счет применения грубой силы начинают доминировать в нем, и этот год дал особенно много примеров таких действий.

- В нашем обществе нарастает градус дискуссии о целесообразности вхождения Казахстана в совместные с Россией интеграционные проекты. Исходя из этого, насколько обоснованны опасения, что за инте­грацией экономической последует интеграция идеологическая, со всеми вытекающими из этого последствиями?

- Критики союза России и Казахстана – это интеллектуалы маниловского типа, мечтатели, решившие примкнуть к модному в этом сезоне националистическому тренду. На заре независимости они мечтали о том, что Казахстан станет вторым Кувейтом, а у каждого казаха будет пара слуг-узбеков. Сегодня они мечтают о союзе центральноазиатских стран с мощной экономикой и огромным рынком, об интеграции с Европой, Америкой, Сингапуром – с кем угодно, только не с надоевшей Россией и ее ужасным автопромом. То, что с Казахстаном сегодня никто, кроме России (ни Европа, ни Америка, ни даже братский Узбекистан), в союз вступать не собирается, их мало волнует. Точно так же “пикейные жилеты” из романа “Золотой теленок” рассуждали о том, стоит ли класть палец в рот английским политикам. Мечтать, конечно, не вредно, но когда почти все отечественные интеллектуалы начинают плакать по неизбежной утрате суверенитета, имея при этом весьма смутное представление о том, что же это такое – суверенитет, а пресса эти рыдания подхватывает, то государству приходится принимать решения в не слишком комфортной атмосфере. Именно поэтому, хочется верить, государство озаботится-таки разработкой и внедрением государственной идео­логии.

- Если бы это зависело от вас, то какие базовые принципы вы положили бы в основу государственной идеологии современного Казахстана?

- Что касается конкретного набора идеологем и технологий, то он был бы слишком длинным и мог бы меняться в зависимости от ситуации. А базовый принцип всего один: идеология должна быть государственной, то есть служить интересам государства. Если будет движение в сторону сильного государства, то небольшой уклон вправо или влево непринципиален.