Существует распространенное заблуждение, что можно десятилетиями жить за пределами исторической Родины и не ассимилироваться. Более того, что дети эмигрантов, ни разу в России не побывавшие, выросшие и выучившиеся в чужой стране, даже и внуки их – тоже останутся вдали от России такими же русскими, да еще и лучше, чем ненавистные многим зарубежным русским «расияне». Пожалуй, это единственный пункт, в котором порою сходятся мировоззренчески обычно непримиримые представители ближнего и дальнего зарубежья. Казалось бы, одни по собственной воле эмигрировали из России, других Родина оставила без выбора, – не по своей воле 25 миллионов этнических русских стали заложниками независимых постсоветских государств. Но в отношении к россиянам вообще и российским русским в частности иногда сходятся даже и такие противоположности. Почему?
Да потому, что и тех, и других подсознательно не устраивает понимание того факта, что настоящие русские все равно живут в России. В России, сильно изменившейся за последние годы, в России, уже часто непонятной ни «колбасной» эмиграции, ни русскому и русскоязычному населению постсоветского пространства. Иллюзии информационного века позволяют эмигрантам думать, что они не могут быть оторванными от Родины и своего народа в век Интернета, скайпа и цифровой телефонии. Включил спутниковый российский телеканал, вошел в Сеть, позвонил старому другу – и вот, кажется, что нет никакой разницы, где ты живешь.
Рисуя себе огромную страну – шестую часть суши - по картинке СМИ и по звонкам приятелям и родным, оставшимся в России, сознательный эмигрант или житель ближнего зарубежья часто создает себе удобную картину мира. Одни уверены, что в России все плохо, нищета и священники вместе с казаками детей едят. Другие, что в России не осталось ничего русского, всем правят только деньги, да и те все вывезены в оффшоры, что у власти в стране по-прежнему ельцинисты, ставленники англосаксов и либеральная махровая интеллигенция - ненавидящие русский народ и уничтожившие все то доброе и светлое, что было накоплено в России за царское и советское время. Да еще, на каждом перекрестке ходят, размахивая золотыми пистолетами, кавказцы и азиаты с лопатами наперевес, ищущие, кого бы из оставшихся русских застрелить, зарезать или изнасиловать. А значит? А значит можно спокойно продолжать жить за границей, потому что России и русских нет давно на своем месте, а существуют они на самом деле либо в Лондоне, либо в Париже, либо в Латвии или в Крыму, стойко храня исторические традиции, православную веру и идеалы коммунистического общества одновременно.
И пусть лучше дети вырастают русскими в эмигрантских семьях, под неусыпным ревнивым приглядом исконно русских родителей, чем в такой далекой, непонятной и давно уже страшной, как всё неизвестное, России. А ассимиляция – это миф. Просто миф. «Я русским родился, русским и помру, хоть и на чужбине, и никто меня уже не переделает. И дети мои останутся русскими, и внуки, и правнуки, еще лучше, чем в России с ее телевидением, «Эхом Москвы» и правозащитниками – иностранными агентами». Или наоборот, «лучше пусть дети мои вырастут в приличной европейской стране, где их никто ни унижает «основами православной культуры» и портретами Путина в кабинете директора школы». А видные политологи и некоторые «соотечественные» деятели давно уже разработали концепцию сетевого русского мира, в котором Россия вовсе не центр, а так, один из островков безграничного вненационального мира, основой которого являются русский язык и русская культура, которые давно уже не вправе принадлежать ее носителям и хранителям в одной-единственной стране. Впрочем, что-то подобное говорят постоянно и про запасы российских энергоносителей, дескать, делиться надо с мировым сообществом…
Позвольте привести одну цитату из очень интересной книги американского филолога, социолога и политолога Нэнси Рис «Русские разговоры. Культурная и речевая повседневность эпохи перестройки»:
«Помимо метафорических отсылок к общей истории, в обыденной речи содержатся указания и на другие, более материальные основания этнической общности. Часто как о носителях общерусского качества говорят о плоти, крови и генах. Однако при внимательном рассмотрении употребляемых в разговоре тропов такого рода оказывается, что русскостью кровь, гены или плоть наделяет именно опыт физической, телесной жизни в России, опыт российской жизни. Получается, что русскость – это органическое качество, нечто вроде «осадка», образующегося в результате «реакции» – проживания человеком своей жизни в контексте российской истории». (Рис Нэнси. Русские разговоры. Культура и речевая повседневность эпохи перестройки. – М.: Новое литературное обозрение, 2005).
Я выделю два ключевых понятия: «опыт российской жизни» и «проживание человеком своей жизни в контексте российской истории» - вот что, по мнению исследователя, определяет принадлежность к русскому народу. Истинность этих тезисов проверена мною на себе, на моей семье, на моих друзьях, возвратившихся в Россию из различных стран ближнего и дальнего зарубежья.
Наша совместная история, история единого государства, в котором мы все – в Латвии или Туркмении, Грузии или Якутии, Украине или Дагестане жили по одним законам, получали одинаковые зарплаты, платили одни и те же налоги, чтили один и тот же уголовный кодекс, учились по одним учебникам и смотрели одни и те же фильмы, слушали одни и те же песни и сами пели их, подхватывая любую – эта совместная история начала рассыпаться еще в начале перестройки. И те особенности, которые, безусловно, все равно существовали в каждой национальной республике СССР, но не переходили границы перехода количества отличий в качество, внезапно стали определяющими в осколках бывшей великой державы. Дальше, пусть и не по нашей вине и часто не по нашему желанию, история России и собственно русского народа пошла без нас. Я не даю оценок – плохо это или хорошо. Просто это так.
Мы все, русские постсоветского пространства, отделены не только от основной части русского народа, проживающего в России, но и друг от друга. Мы все живем по разным законам, дети наши учатся по разным учебникам, у нас разные паспорта и разные права в странах нашего нынешнего проживания. Мы получаем разные зарплаты за один и тот же труд, мы платим разные налоги, мы по-разному относимся к титульным нациям республик, в которых нас застала перестройка и оставила, в чем были.
Мы за свет и воду платим по-разному, и по-разному их расходуем. Мы лечимся по разным совершенно страховкам или без них, или вообще не имеем возможности лечиться – в зависимости от страны проживания. У нас по-прежнему много общего, но это общее все истончается, эта память прерывается. Дети наши ассимилируются, не зная России, не имея даже памяти о ней, той памяти, которая осталась у нас. Дети наши учатся по учебникам на чужих и разных (!) языках, содержание которых во многом похоже только одним – постсоветской русофобией, которую дети впитывают с первым словом учителя в первом классе. И будущее у всех нас в разных постсоветских странах будет совершенно разным. А у России – отличное от всех других постсоветских республик. Какое – не знаю. Но оно будет другим. Но без нас?
Мне, человеку, никогда не прерывавшему своих связей с Россией, часто ездившему в нее и после 1991 года, мне, с моей многочисленной родней, живущей в России, многое показалось при переезде на Родину из Латвии совершенно чужим и непонятным. Те же чувства испытали и мои друзья, вернувшиеся в Россию из других стран. Нет, нет – мы все равно сразу почувствовали с радостью и облегчением, что мы наконец-то дома! Но привыкать пришлось долго. И заново узнавать свою Родину – тоже. И постепенно снова становиться русскими, какие они есть в России. Не идеальные, нет. Но настоящие. Потому что русских без России – быть не может. Потому что историческую судьбу России нужно разделять своей сопричастностью к ней.
Все разговоры о том, что мы, русские зарубежья, испытав на себе национальный гнет со стороны русофобских и антироссийских властей некоторых постсоветских республик, стали лучшими русскими, чем россияне, на самом деле тоже имеют под собой основание. Русские в России часто просто не понимают, как им повезло. Они не понимают, что такое настоящий капитализм или что такое настоящая восточная сатрапия, или война, в которой тебя убивают за то, что ты русский. На счастье - они не знают. Но надо помнить, что в России был и 1993 год, и дефолт, и две чеченские войны, и теракты в столицах, и еще многое, многое, многое из того, что мы, русские зарубежья, не разделили с Россией и со своим народом. А россияне бросили нас за пределами России – это тоже правда.
Но верить в то, что можно остаться русским без России и без того, чтобы непосредственно участвовать во всем, в ней происходящем – наивный и часто нарочно привнесенный в сознание русских зарубежья инфантилизм. Если ты не зависишь от экономической и политической ситуации в России, если судьба и будущее твоих детей не зависят от ЕГЭ, если им в армии на Северном Кавказе не служить, если самому тебе, случись что, за Россию не воевать, если жена твоя никогда не станет жертвой теракта в метро, потому что метро в твоей Латвии нет, если жизнь твоей семьи и твоих близких не зависит напрямую от того, кто придет к власти в России завтра – коммунист или консерватор или прозападный либерал – то на самом деле тебе внутренне наплевать на Россию. И русским ты можешь себя считать, но понимать, что без России и тебя, и русского народа нет – ты должен. Ну а кем станут твои дети – это тебе решать, дорогой читатель дальнего ли, ближнего ли зарубежья.
А закончить я хотел бы следующим. Все вышеизложенное может показаться не столь важным, но… Мне как-то посчастливилось записывать на Ленфильме большое телевизионное интервью с ныне покойным Алексеем Германом. Мы говорили с ним о судьбах России, о Латвии и Риге, которая ему не чужая была – даже дед его был там одно время чуть ли не градоначальником. И тогда, в нашем длинном разговоре Алексей Юрьевич часто повторял одну навсегда запомнившуюся мне фразу: «У одной женщины умер муж. Она думала - ерунда. Оказалось – не ерунда!».
