Евгений Боратынский – поэт мирового значения. Его читают не только в России, но и в Финляндии, в Италии, в Норвегии, во Франции, в США, в Японии. Не самый лёгкий поэт, но удивительно: в России томики его стихов не залёживаются на полках книжных магазинов. Видимо, есть потребность читать эти дивные, чарующие строки с неповторимой грацией стиха:
Вам приношу я песнопенья,
Где отразилась жизнь моя:
Исполнена тоски глубокой,
Противоречий, слепоты,
И между тем любви высокой,
Любви, добра и красоты…
Боратынский был одним из тех великих наших писателей, кто никогда не заботился угождать публике, писал о том, что волновало его глубоко, и, наверное, именно поэтому востребован сегодня, даже в нашем меркантильном мире.
И есть место на земле, где к поэту и его творческому наследию отношение особенно трогательное, нежное. Это место – Тамбовская область, село Вяжля, где 220 лет тому назад, 7 марта (согласно метрической книге Покровской церкви) и родился в семье отставного генерал-лейтенанта Абрама Боратынского и его жены Александры Феодоровны сын Евгений.
Думаю, что современному поколению читателей будет интересно узнать, что родственные узы соединяли Е.А. Боратынского с великим русским педагогом Сергеем Александровичем Рачинским, племянником поэта, с великим русским учёным Борисом Николаевичем Чичериным, который также доводился родственником поэту (его брат Владимир был женат на племяннице поэта Софье Сергеевне). Они, а также князь Пётр Андреевич Вяземский, писатель Николай Филиппович Павлов, мемуарист барон Андрей Иванович Дельвиг, поэтесса и переводчица Анна Давыдовна Боратынская (ур. кн. Абамелек), композитор Юрий Карлович Арнольд, художник и публицист Эммануил Александрович Дмитриев-Мамонов часто бывали в усадьбе Боратынских Мара, что находится в бывшем Кирсановском уезде, а ныне – в Умётском районе Тамбовской области.
Неоглядные дали открывались с марского холма: было видно далеко-далеко, вёрст на двадцать, а под холмом извивалась и вязала петли речка Вяжля, приток полноводной Вороны. Может быть, именно здесь рождались впоследствии такие строки Боратынского:
Желанье счастия в меня вдохнули боги,
Я требовал его от неба и земли…
Или:
И поэтического мира
Огромный очерк я узрел…
На этой земле, в саду возле отчего дома, в парке с глубоким оврагом и таинственным Гротом юный Бубинька овладевал теми богатствами мира, о которых позже напишет в стихотворении «На смерть Гёте»:
С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звёздная книга ясна…
Вот почему, наверное, и нам так дорого это место в тамбовской глуши, где великому поэту открылась «звёздная книга», стали понятны изгибы человеческой души.
Именно отсюда начинался стремительный взлёт поэта с «лица необщим выраженьем», чьё творчество, несомненно, принадлежит к лучшим образцам «золотого века» русской литературы. Если Пушкин в своём развитии прошёл все возможные литературные платформы от классицизма и сентиментализма до романтизма и реализма, то Боратынский за веком не гнался, ему было не тесно и в рамках романтизма: его элегии стали прекрасными романсами («Разуверение» звучит до сих пор!), минорный склад его души позволял тщательнее всматриваться в окружающую жизнь, изгибы человеческого характера. Такие стихотворения, как «На смерть Гёте», «В дни безграничных увлечений…», «Отрывок», «Приметы», раскрывают нам Боратынского как поэта-философа. Резкую индивидуальную черту в его творческий облик внесли стихи пророческого звучания, смысл которых до сих пор пытаются разгадать и исследователи, и читатели: «Смерть», «Последняя смерть», «Последний поэт», «Недоносок»... Как писал Иосиф Бродский в предисловии к американскому изданию русских поэтов-классиков, «хотя диапазоном уже, чем Пушкин, Боратынский вполне ему под стать, а в жанре философской поэзии нередко, кажется, даже превосходит своего великого современника». И далее: «В целом стихи Боратынского самые умные из всех, написанных по-русски в его веке».
…Произведения поэта сохранили для нас и окрестные ландшафты с одноэтажным родительским домом, для которых им найдены слова ещё в раннем стихотворении «Родина»: «поля моих отцов, дубравы мирные, священный сердцу кров», «родные небеса», «домашние иконы». Через десять лет в стихах появятся и родные степи, и родимая дуброва, и лес на покате двух холмов, и мирный дом в садовой чаще, и святая сень: полное описание усадьбы на высоком холме над Вяжлей с домом и храмом Вознесения Господня. А потом будет написан шедевр Боратынского – «Запустение», где образ осенней усадьбы с величественным Гротом на краю глубокого оврага будет пронизан атмосферой невероятной встречи то ли с давно умершим отцом, то ли с Отцом небесным (священная тень). А в последнем своём стихотворении «Дядьке-итальянцу» (тоже – шедевр!) Боратынский соединит детство и зрелость, Россию («Отчизна тощих мхов, степей и древ иглистых») и обретённую роскошную и лучезарную Италию, и в эту картину впишет свою усадьбу с оврагом «под сению дубов прохладовейных», домом, где ждала его маменька, включив в неё и «итальянский гроб в ограде церкви нашей». Образы тамбовской родины поэта не покидали его на протяжении всего творческого пути…
Что представляла собой усадьба Мара в XIX–XX веках, пока не исчезла в послереволюционном вихревращении? В усадьбе жили образованнейшие люди своего времени, здесь создавались прекрасные произведения русской литературы, хранились драгоценные документы русской истории (записки императора Павла Петровича Абраму Боратынскому, Жалованная грамота на Вяжлинское поместье, Указ императора об отставке хозяина), рукописи А.С. Пушкина, Е.А. Боратынского, А.А. Дельвига, со стен взирали предки хозяев усадьбы, ближайшие родственники. В гостиной усадебного дома стоял рояль, на котором, по преданию, играл Михаил Иванович Глинка. Когда летом 1908 года здесь побывал поэт и литературовед Юрий Верховский (приезжал по заданию Академии наук), он был изумлён богатствами усадебного архива. На его основе он издал книгу о Дельвиге, а книгу о Боратынском подготовил, но материалы затерялись в годы Гражданской войны…
Пишу об усадьбе как о живой, существующей, действующей (в моём сознании это так и есть), а сам сознаю, что это мираж. Ещё в 1920-х годах усадьба Боратынских Мара, где поэт жил долгие годы, была разрушена, а в 1954 году – разобрана церковь Вознесения Господня, построенная маменькой поэта ещё в 1818-м… Долгое время надгробные камни семейства Боратынских лежали в беспорядке на месте порушенного и разграбленного некрополя, пока, наконец, не заняли подобающее этим камням место позади бывшего алтаря в простенькой деревянной церковной ограде.
С 1983 года по моей инициативе в усадьбе проходят поэтические праздники в честь Евгения Боратынского. За прошедшие годы кого здесь только не было!.. Известные поэты Юрий Кублановский, Геннадий Иванов, народные художники России Евгений Рябинский и Валерий Малолетков, поэты из Воронежа, Курска, исследователи из крупных научных центров… В Тамбове и Мичуринске прошло несколько серьёзных научных конференций. Вышли научные сборники, защищены кандидатские и даже докторские диссертации. Ежегодно вручаются премии им. Е.А. Боратынского.
Создана серьёзная база для движения вперёд. Но что мы видим? Накануне 220-й годовщины в планах только проведение очередного праздника поэзии в усадьбе Мара. Да и саму усадьбу никто, похоже, не собирается восстанавливать…
С чем придёт Тамбовская область к юбилею своего великого сына – непонятно. Но ведь должно когда-то и для Евгения Боратынского хватить внимания руководителей области. Это нужно не поэту, который давно стал явлением мирового звучания и значения. Это нужно всем, кто любит русскую поэзию, чтобы можно было приехать в усадьбу Мара и посетить музей поэта, взлелеянный нечуждой рукой. Прикоснуться к его наследию. Заново открыть для себя «звёздную книгу» его поэзии.
