Голосом Анатолия Дмитриевича Папанова произнесено рекордное количество коронных фраз советского жлоба. «Ну, заяц, погоди!», «Тебя посодють, а ты не воруй», «Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты», «Бить буду аккуратно, но сильно», «Опять смешливые попались». В фильмах Гайдая с Рязановым он играл бровями, трахеей и нижней губой; когда волк оттопыривал варежку – казалось, с артиста срисовано. Растянутая майка-«алкоголичка», головной платок с узелками, беретка, натянутая по самый загривок, фрикативный украинский прононс – типаж угадывался на раз.
Парадное изваяние дремучего хама, равно узнаваемого в папахе зелёного атамана батьки Ангела, подтяжках отставного полковника Сокола-Кружкина, бабочке метрдотеля Кутайсова или вицмундире его превосходительства Антон Антоныча Сквозник-Дмухановского. Купеческая сласть взасос целоваться с челядью (сплёвывая следом через плечо), куражиться над лебезящими зятьями, щеголять заморскими словечками типа «экскремент», со слезой горлопанить за справедливость и плотоядно сглатывать при виде женщин рождала из пены великое собирательное мурло старого нового человека, товарища домоуправа, восходящего к зощенковским миниатюрам, пьесе «Клоп» и купеческим водевилям А.Н. Островского.
На двоих с Андреем Мироновым они создали неувядающую пару масочных мародёров – нахрапистого неандертальца и застенчивого голубого воришку. Вечный союз мота и жмота, хвата и прощелыги, Лёлика и Козодоева, Сокол-Кружкина и Семицветова, городничего и Хлестакова поставил двух премьеров Театра сатиры в один ряд с классическими дуэтами киноэкрана Лорел – Харди, Дуглас – Ланкастер, Леммон – Маттау и Бурвиль – де Фюнес (занятно, что в «Двенадцати стульях» они поменялись ролями: Миронов был командующим парадом великим комбинатором, а Папанов – морально нестойким предводителем дворянства).
В мультфильмах озвучивал Зелёного Змия, Бульдозер, Шерхана и дворника дядю Федю.
И после всех этих «Буа-га-га», «Мэ и Жо», «Сядем усе» и прочих плотоядных отрыжек он же исполнил полдюжины тихих скромняг, дающих жлобу по мордасам. Радиста Дубинского в «Белорусском вокзале», генерала Серпилина в «Живых и мёртвых», доктора Бондаренко в «Детях Дон Кихота». Тот особый тип современного Максим Максимыча, честного служаки с дрожащими от обиды губами, что наделён великим даром осадить шпану и устыдить циничного супермена. Тем же немым упрёком для затеявших смертоубийство Лаевского и фон Корена был его доктор Самойленко в «Плохом хорошем человеке», пожилой резонёр в белом кителе и висячих старомодных усах.
И он же, именно он в «Служили два товарища» произнёс историческое, тысячекратно процитированное 46 лет спустя: «Что такое Крым в общероссийском масштабе? Так, ничего, пупочка. Накрыл рукой – и нет его. Но так может рассуждать совсем глупый дурак. Вся Советская Россия стоит у нас за спиной и просит раздавить этот змеючник, вырвать кусючее жало. Теперь вы меня спросите: как нам его раздавить, если Крым укреплён неприступно? Не знаю – но только Крым будет наш».
И стал наш Крым, и стал наш Донбасс, и всё сложилось по завету Папанова.
Из тех же совестливых провидцев происходил и его последний знаковый герой – политзаключённый, главный инженер и германский шпион Николай Павлович Старобогатов. Перепелёнутая дужка очков, нелепо торчащее ухо ушанки, те же прыгающие губы, подъедающие с ладони хлебные крошки, – Папанов открыл, да сам же и закрыл младоперестроечную тему освобождающегося раба, покалеченного сердца, всё равно готового простить изменившую ему Родину. «Мы должны покончить с этой сволочью», – говорил он, отнимая у напарника впервые в жизни увиденный обрез. Слова подлинного русского интеллигента – никогда не умевшего покончить со сволочью, но умевшего заставить сделать это не до конца потерявших стыд людей. Полжизни прожив на коленях, его Копалыч умер стоя, неловко целясь в глумливые ряхи блатной оккупантской нечисти.
Судьба часто дарит большим артистам последний бенефис, яркую и выигрышную роль. Чаплину – короля в Нью-Йорке, джентльмена-динозавра в бесцеремонном Новом Свете. Никулину – дедушку Бессольцева, тонкого и понимающего бессребреника. Анатолию Дмитриевичу – Копалыча, новорусского святого с лопатой и трофейным обрезом.
Папанов считаных месяцев не дожил до премьеры. Фильм заканчивался его последним запечатлённым кадром и песней «А я остаюся с тобою, родная моя сторона, / Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна».
