Списков (пока) не составляют, но — и это безусловно — составят. При случае и в одночасье. Всех тех, кто последовательно, долгими десятилетиями отравлял наисчастливейшее бытование прямоходящих существ, лишь отчасти наделённых зачаточными признаками интеллекта.

Ли-те-ра-ту-ра.

Древние (будь они неладны) самонадеянно утверждали: «Тело и дух неразделимы. Культура тела и культура ума должны пребывать в гармоническом равновесии. Достигший подобного поистине подобен богам!»

И вот треклятая советская власть тех самых равных богам и взялась выковывать. Более века назад, начав со всеобщей грамотности. К слову, светило науки и русской, и советской, лауреат Нобелевской премии, академик (и прочая, прочая), физиолог Иван Петрович Павлов упомянутую власть рабочих и крестьян просто-таки на дух не переносил, о чём и не стеснялся высказываться при каждом удобном случае. Правда, Институт физиологии АН СССР, специально под него и созданный клятыми большевиками по приказу Ленина, возглавил. И руководил им с 1925-го до самой своей кончины в 1936-м.

Так вот!

Важнейшим условием спасения народа нашего от тьмы тоталитаризма и невежества Павлов полагал всеобщую грамотность, говоря, в частности, следующее: «Надо раньше просветить народ, дать ему грамотность, образование... А разрушать веру в Бога, не заменив её ничем, нельзя… Сам же я рационалист до мозга костей». Большевики грамотность поголовную дали, погнали народ (деспоты, сатрапы) и в школы, и в институты — словом, выполнили наказ. И пару десятилетий спустя выковали-таки самую читающую нацию в мире. Тут без ухмылочек и ехидства — против фактов, как говорится…

В те времена грозовые и возросли личности, что и сегодня освещают нам путь. Если только не подцепил кто из нас вирус «многобуквия». И о чём только думал товарищ Павлов, добиваясь той грамотности?..

Твардовский родился в 1910-м. Александр Трифонович. Который первые стихи свои сочинил, ещё грамоты не разумея. Отец Александру подарил на десятилетие книгу. Твардовскому повезло. Твардовский вырос книжником. Книга — она, как меч-кладенец, сквозь любую тьму дорогу прорубит-проложит.

Это потом, после Великой Отечественной, после многих лет испытаний станет он (ещё при Сталине) в 1950-м главным редактором толстого, да чего уж там — толстенного литературного журнала «Новый мир». И будет на должности до 1954-го. А потом снова, после опалы за попытку публикации своей поэмы «Тёркин на том свете» (почитайте — освежает от «многобуквия») — с 1958-го по 1970-й. После — вечность…

Твардовский — военный корреспондент. Твардовский — автор-отец Василия Тёркина. Твардовский — плоть от плоти народного пушкинского языка. Твардовский… Что бы он сказал сейчас, узнав про «много букв»? Небось обрадовался бы потомкам…

К слову, о потомках. Ведь мы они и есть. Времена сейчас — только держись.

И хорошо бы мозги в голове иметь исправные, книги читать правильные.

Да только какие уж там книги, если звучит с трибун, мол, учимся сильно долго. И в школах, и в институтах. Мол!.. Уж не знаю, что там ещё «мол»... А! Вот… Мракобесие. Бесы во мраке. Их от книжной грамоты, как, впрочем, и от любой грамоты, корёжит. Победим ли тех бесов, одолеем ли?

Предвидел Твардовский, предвидел наперёд многое, ещё летом 1969-го написав горькие строчки (при жизни стихотворение не публиковалось) о дне сегодняшнем. И сколько в тех строчках любви к нам, к детям… Не сомневался в добродетелях наших Александр Трифонович. Горевал лишь о конце времён, притом — не по нашей воле. А вот про «многобуквие» не предвидел. Не могло такое в голову ему прийти…

В случае главной утопии,

В Азии этой, в Европе ли,

Нам-то она не гроза!

Пожили, водочки попили,

Будет уже за глаза…

Жаль только песни той, деточек,

Мальчиков наших да девочек,

Всей неоглядной красы…

Ранних весенних веточек,

В капельках первой росы…

Победа наша — она не только военная, она и Победа духа. Без грамоты, без книг, которые «верные в детстве читал», — куда придём? Чем укрепимся? Мало буквы знать!.. Надо ими уметь душу до блеска вычистить. Он нас неоглядной красой кличет, а мы…

Враг (желающий и нас, и мир низвести и упростить до полного скотства), что прёт на Отечество наше, он книжной грамоты более чем ладана страшится. Потому как сила — она всегда в слове. После — в деле. Им-то костры из книг жечь не привыкать. Но мы — дело другое! Да только вот не читая, не связывая себя с мощнейшим основанием культуры нашей, не останемся ли побегами без корней? Чуть только ветер истории — и где нас сыскать?..

Понятно, что осознавать такое тошно. Понятно, что хочется полегче чего. Только… Полегче — всегда в никуда дорожка кривенькая. Надо ли нам такое?

На дне моей жизни, на самом донышке

Захочется мне посидеть на солнышке,

На тёплом пенушке.

И чтобы листва красовалась палая

В наклонных лучах недалёкого вечера.

И пусть оно так, что морока немалая —

Твой век целиком, да об этом уж нечего.

Я думу свою без помехи подслушаю,

Черту подведу стариковскою палочкой:

Нет, всё-таки нет ничего, что по случаю.

Я здесь побывал и отметился галочкой…