Две стихии, волновали сердце поэта: война и любовь…
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою…
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!
Так писал 16-летний юноша Миша Лермонтов (3 [15] октября 1814, Москва-15 [27] июля 1841, Пятигорск), обращаясь к довольно пустой московской барышне Наталье Ивановой, в которую был влюблён всей своей, так рано развившейся, пророческой душой великого поэта. Его несчастный роман к Н.Ф.И. (Наталье Фёдоровне Ивановой) прекрасно и в подробностях описан в сочинениях Ираклия Андроникова («Загадка НФИ»). Заметим только, что именно эта душевная коллизия, видимо, и заставила его бросить Московский университет и отбыть в Санкт-Петербург, где его не приняли на тот же курс Петербургского университета, а начинать обучение снова с первого курса он не захотел. И потому ему оставалась только одна стезя в жизни – военная. К тому же она была престижна...
Он был дворянином старинного рода, ведущего свой отсчет со средневековой Шотландии. Его предок Томас Лермонт – великий шотландский поэт, обладавший пророческим даром. А его потомок Жорж Лермонт – шотландский офицер на польской службе, ещё в начале XVII века перешедший в ряды русской армии, когда Россия Михаила Романова вела освободительную войну с Польшей.
Переход целой роты шотландских стрелков, возглавляемой Лермонтом, к русским был высоко оценён царём, и предку поэта пожаловано российское дворянство, в награду он получил поместье и земли на севере, в Заволжье, у города Галича, где после рос и процветал род Лермонтовых – так на русский манер стали прозываться потомки этого шотландца. Михаил Юрьевич стал в восьмом поколении его наследником. Так что военная косточка была у него в крови, и отец его, Юрий Петрович Лермонтов, был офицером, правда, до больших чинов не дослужившимся, богатств не имевшим, потому плохо принятый своей тёщей, богатейшей пензенской помещицей Арсеньевой (в девичестве Столыпиной), которая скрепя сердце отдала свою единственную дочь, красавицу Марию, за бедного офицера. Только уступая её страстной любви. Но когда та, родив единственного сына Мишу, умерла, бабушка поэта прогнала зятя из своего имения Тарханы, запретив ему даже видеться с сыном… Эта печальная история составила трагедию начала жизненного пути поэта, он, по сути, не имел в детстве ни отца, ни матери.
Конечно, богатая бабушка дала внуку прекрасное образование, нанимала ему лучших учителей, обучавших мальчика на дому, он не посещал гимназий. Рано выявились его блестящие способности, и он без труда стал студентом словесно-нравственного отделения университета. Правда, и в университете, и дома он был одинок, оттого у этого книжного юноши, не знавшего реальной жизни, рано проявилась его очень чувствительная и романтичная душа, чувственность и восторженность по отношению к смазливым московским барышням, мечтавшим лишь о богатых женихах. Он потенциально тоже был очень богатым женихом, но состояние мог получить только по наследству от бабушки.
Отсюда и его неудачные юношеские романы, и желание стать офицером гвардии, закончив гвардейскую юнкерскую школу в Петербурге, то есть обрести самостоятельность и некоторый вес в высшем обществе. Он уже был на пути к такому статусу, служил в лейб-гвардии Гусарском полку – особо привилегированном подразделении гвардии, несшим службу в Царском Селе, охранявшим императорские покои. Этакий мушкетёр его величества.
В перерывах между службой, он начал серьёзно заниматься литературой, написал ряд ярких поэтических произведений, в том числе из истории России, но в реальности ему была знакома только жизнь высшего петербургского общества, с её интригами, погоней за деньгами и чинами, великосветским чванством и неумеренным тщеславием.
На этом «жизненном», так сказать, материале и написана его знаменитая драма «Маскарад». В этой пьесе в стихах есть один любопытный персонаж – князь Звездич, офицер, тяжко оскорблённый богатым циником Арбениным, безнадёжно влюблённый в его несчастную жену Нину, вынужденный уехать на Кавказ в действующую армию, где уже много лет шла затяжная война с горцами. Удивительно, но в судьбе этого своего героя Лермонтов предсказал и свою судьбу. Несчастная любовь к женщине заставила его когда-то бросить мирную жизнь и стать военным, а любовь к литературному творчеству и яркий бескомпромиссный талант большого художника заставили его встать в оппозицию к цинизму высшего аристократического общества и отправиться на войну не по своей воле.
А любовь к поэтическому гению Пушкина и тяжкая скорбь молодого начинающего поэта по его насильственной кончине породили то самое знаменитое стихотворение Лермонтова на смерть Пушкина, что круто сломало всю его судьбу.
В советской трактовке стихотворение «Смерть поэта» толковалось как революционное произведение, направленное против царизма вообще, а Лермонтова ставили в ряд революционных поэтов. Но это совсем не так. Начинается стихотворение с эпиграфа «Отмщенья, государь, отмщенья!», то есть автор обращается за сочувствием и поддержкой к царю, с просьбой наказать убийц поэта. Этот эпиграф, как правило, исчезал в советских изданиях. А заканчивалось стихотворение печальными тихими строками: «Приют певца угрюм и тесен и на устах его печать». И лишь разговоры и толки в высшем обществе о том, что Пушкин, мол, сам виноват в своей гибели, а его убийца Дантес был, так сказать, «заложником чести», эти провокационные слухи, порочащие поэта, вызвали резкую реакцию Лермонтова и заставили его написать последние роковые строки:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда - всё молчи!..
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный судия: он ждёт;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперёд.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей чёрной кровью
Поэта праведную кровь!
Очень скоро эти строки легли на стол императора с припиской: «Призыв к революции». Участь поэта была решена. После он проживёт только четыре с половиной года…
Но, если разобраться, стихотворение вовсе не призывает к бунту, здесь опять упование на суд – если не царский, то Божий, но государь Николай Павлович, в своё время до смерти напуганный декабристами (тоже ведь офицерами гвардии!), этого не понял и Лермонтов с тех пор становится его заклятым врагом.
А ведь всё могло сложиться иначе, ведь поэт очень рано проявил себя как искренний, даже восторженный, патриотически настроенный русский поэт. Незадолго до смерти Пушкина Лермонтов создал своё великое произведение – стихотворение «Бородино», и не случайно: ведь в 1837 году должен был отмечаться 25-летний юбилей Отечественной войны 1812 года и Бородинского сражения, а у Лермонтова были родственники, участвовавшие в том сражении. Так, брат его бабушки, русский офицер Столыпин, был в раннем детстве поэта воспитателем своего внучатого племянника и, конечно, рассказывал ему о событиях той битвы. Он был не очень стар и потому маленький Миша называл его дядей. Отсюда и эти строки в «Бородино»: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Да, с этого произведения о славе русского оружия и должна была начаться поэтическая слава Лермонтова, а не с трагической «Смерти поэта», но судьба распорядилась иначе…
Тема реальной войны прочно и навсегда легла в поэтическую канву произведений Лермонтова, ведь он за свои резкие строки о «стоящих у трона» (выражение стало афористичным!) был переведён из гвардии в действующую армию и послан по службе на Кавказ под реальные пули горцев.
Ему пришлось участвовать во многих сражениях Кавказской войны, и даже в самой кровопролитном из них – при реке Валерик («Река смерти» на чеченском), где пало несколько тысяч бойцов с обеих сторон. И именно эти сражения породили в творчестве поэта известное стихотворение (скорее, даже поэму) «Валерик», где проявилось совсем особое отношение Лермонтова к войне.
Стихотворение необычно по форме, оно написано как письмо к В.А. Бахметьевой (урождённой Лопухиной), к которой Лермонтов испытывал самые нежные чувства, но, как часто бывало в его жизни, сочувствия не имел. Летом и осенью 1840 года (11 июля и 30 октября) поручику Тенгинского пехотного полка Лермонтову привелось участвовать в двух сражениях на речке Валерик с отрядами самого имама Шамиля. Сражения были очень упорными и кровавыми. В отзыве о действиях Лермонтова в бою 11 июля отмечалось: «Офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы». За мужество, проявленное в том сражении, Лермонтов был представлен к ордену Владимира 4-й степени и золотому оружию. Но он не получил эту награду, так как его имя было вычеркнуто из итогового списка награждаемых самим императором Николаем I...
Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? – ничего!
Что помню вас? – но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, всё равно...
Чу – дальний выстрел! прожужжала
Шальная пуля... славный звук...
Вот крик – и снова всё вокруг
Затихло... но жара уж спала,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор… – Где вторая рота?
Что, вьючить? – что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич! Ой ли – Дай огниво! –
Подъем ударил барабан –
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал...
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке – два, и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет – где отважный?
Кто выдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко... выстрел... легкий дым...
Эй вы, станичники, за ним...
Что? ранен!.. – Ничего, безделка...
И завязалась перестрелка...
Вдруг залп... глядим: лежат рядами
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный... В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Ура – и смолкло. – Вон кинжалы,
В приклады! – и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна...
…Уже затихло всё; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струёю дымной по каменьям,
Её тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы – и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?..
Да, совсем другое ощущение войны – не героического подвига, как в «Бородино», а как тяжёлой, изнурительной работы, и автор, сам активный участник сражения, выражает мысль о ненужности всего этого, этой вечной и бессмысленной вражды...
Из последних, приведённых здесь строк, вытекает и весь Толстой с его ярым отрицанием войны, своеобразным пацифизмом, а ведь Лермонтов не пацифист и Родину он любит, что доказывал не раз и в жизни, и в стихах. Тем более удивительно вот это соединение темы войны и любви к женщине, что так характерно именно для Лермонтова. Видимо, душа поэта страдала от неразделённого чувства, или оттого, что он так и не нашёл той единственной женщины, которая была способна полюбить такого странного и неординарного человека, каким был дальний потомок шотландского поэта и пророка Томаса Рифмача, как величали современники Томаса Лермонта. А он по преданию был влюблён в саму королеву фей, которая в конце жизни и взяла его в своё волшебное царство.
В реальной же жизни, России приходилось тогда воевать с её многочисленными врагами, и Лермонтов никогда от этого не уклонялся, хотя и испытывал в последние годы явную нелюбовь к службе, подавал рапорты об отставке, но жёсткая воля императора и судьбы вновь и вновь направляла его на войну.
Вот и в 1841 году его опять направили по службе всё в тот же Тенгинский пехотный полк, который стоял в Дарьяльском ущелье и нёс большие потери от пуль горцев. Направили на погибель… И то, что поэт не доехал до места службы, а погиб на дуэли в Пятигорске со своим бывшим приятелем Мартыновым, была только случайность, он знал, что всё равно будет убит в этой поездке на Кавказ, дуэль лишь ускорила такой исход.
Уже после смерти поэта нашли его записную книжку с несколькими последними стихотворениями, неизвестными при жизни. В одном из них тема любви к неизвестной и далёкой женщине сочетается с темой смерти на поле боя. И всё это имеет характер некоего пророческого сна, которые, видимо, посещали Лермонтова.
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их жёлтые вершины,
И жгло меня - но спал я мёртвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жён, увенчанных цветами,
Шёл разговор весёлый обо мне.
Но в разговор весёлый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа её младая
Бог знает чем, была погружена;
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струёй.
Трудно хоть в малой степени в кратком очерке проникнуть в тайные смыслы творчества великого русского поэта, вряд ли это возможно и в большой книге, но остаётся несомненным одно: Лермонтов – необычный поэт, его мало назвать поэтом «сверхчеловечества» (Мережковский), или считать его «Героем своего времени» по аналогии с Печориным, делать его записным романтиком байронического склада – он и то и другое, и третье, хотя сам он от всего этого отрекался. Скорее всего он был в полном смысле слова Человеком с беспредельным чувством внутренней свободы, полностью лишённым ханжества, трезво смотрящим на мир и людей, но видящим в этом мире нечто большее, чем остальные. Лермонтов видел в мире Бога. Видел и Демона. И себя, как Человека, ставил наравне с ними, ничуть не на меньшую ступень.
Вот к такому осознанию себя, считал, и идёт человечество, но дойдёт ли?
