Коллаж: Русские в Казахстане
В экспертном обсуждении проблем, связанных с глобальным развитием, все чаще проскальзывает мнение об иррациональности, нелогичности поведения крупнейших игроков глобальной политики и экономики, которые, как кажется многим, презрели правила экономической деятельности, казавшиеся классическими и незыблемыми.
Конечно, в отношениях с Россией кажущаяся иррациональность Запада «зашкаливает» и рассматривается нами уже как нечто естественное. Ситуация усиливается «растворением» принципиальных вопросов во второстепенных темах. Но иррациональность проявляется не только в отношениях с Россией.
Не вполне рациональная логика прослеживается и в действиях наднациональных структур ЕС в энергетическом вопросе, причем, и вне проблематики отношений с Россией. Например, в попытке искусственно форсировать развитие нового поколения возобновляемых источников энергии. Что оказывается гораздо важнее, чем миграция или дальнейшее развитие становящейся также иррациональной «толерантности без берегов».
Не менее иррациональным с экономической точки зрения стало поведение ЕС по отношению к Ирану: спокойно наблюдая за нагнетанием Вашингтоном (и в немалой степени – Тель-Авивом) анти-иранской истерии, ЕС, кажется, смирился с потерей всех тех экономических дивидендов, которые были получены ЕС и отдельными странами Европы после вывода Ирана из-под санкций.
Нелогично, причем и с политической, и с экономической точек зрения выглядят решения Дональда Трампа о возобновлении блокады Кубы. Причем эти «иррациональные» действия осуществляются на фоне вполне прагматического «двухходового» военно-силового рэкета в отношении нефтяных монархий Ближнего Востока.
В последние годы роль идеологических факторов в принятии важнейших глобальных решений резко усилилась. Обратимся к заявлениям «тяжеловеса» европейской политики, министра финансов Германии Вольфганга Шойбле, говорившего о том, что приоритетом политики Германии (а по сути – всего ЕС) будет сдерживание влияния России и Китая.
«Это был бы конец нашего либерального мирового порядка. Этот порядок по-прежнему лучший из всех возможных миров по этическим, политическим и экономическим причинам. И мы хотим, чтобы этот порядок продолжался. По крайней мере, мы не хотим видеть, как он ослабевает», – приводит агентство «Рейтер» слова Шойбле. Он также заявил, что Европе следует взять на себя большую ответственность, чтобы защитить либеральный и демократический мировой порядок, поскольку США проявляют в этом вопросе меньшую готовность.
Для человека, занимающегося вопросами экономики, данное высказывание – поразительный пример полного отсутствия экономических соображений в стратегическом подходе, а также тотального превалирования идеологических соображений в планировании. И этот подход отражает настроения, реально доминирующие в европейских элитах. Просто ультра-консервативный фланг германской элиты, к которому принадлежит В. Шойбле, озвучивает эти настроения наиболее откровенно и ярко.
Но насколько эта «иррациональность» поведения является именно иррациональностью, а не «непонятой рациональностью», рациональностью для новых экономических и социальных условий? И каковы эти условия, если ключевым странам и экономикам мира приходится существенным образом менять поведение, чтобы им соответствовать?
Сейчас мы одновременно наблюдаем несколько «больших проектов», которые уже начинают конкурировать друг с другом, но не за пространство. Эти проекты – в основном региональные и территориально не пересекаются. Конкуренция будет вестись за то место в системе новой экономики и, прежде всего, в системе распределения различных рент (финансовой, технологической, логистической, сырьевой), на основе которой будет выстраиваться иерархия лидерства в пост-глобальной экономике.
Это и китайский проект зоны совместного процветания «Великий шелковый путь», и строительство «Европы разных скоростей» (и разных уровней социальной защищенности), и проект реиндустриализации США, за которым скрывается попытка воссоздать схему американской эксплуатации Латинской Америки.
Практически во всех регионах мира, не исключая кажущуюся застойной тропическую Африку, мы легко заметим признаки «больших проектов», которые, иногда на конкурентной основе, пытаются реализовывать крупнейшие глобальные игроки.
Исключение, пожалуй, составляет только классический Ближний Восток – Восточное Средиземноморье, где американский глобальный проект, вероятно, сворачивается и где участники силовых процессов переходят к краткосрочным тактическим действиям, которые реализуются именно в формате максимальной коммерческой рентабельности.
На этапе перестройки системы глобальных политических и экономических отношений и связей являются неизбежными и политизация процессов, и попытки отдельных крупных игроков «сыграть в долгую» за счет возможностей хеджирования (комплекса мероприятий, позволяющих избежать финансовых потерь – прим. «ЕЭ») инвестиционных рисков на некоммерческой основе.
Идеологизация подхода к экономике, конечно, имеет некоторые издержки (например, это отчетливо видно на примере отношений ЕС и Ирана). Но на практике она является инструментом хеджирования долгосрочных рисков при осуществлении «больших проектов». Особенно учитывая, что «большие проекты» осуществляются на относительно высоком уровне политических и военно-силовых рисков.
Ожидать от крупнейших глобальных игроков осуществления крупных проектов и их составляющих на «рыночной» основе – наивно. Такие ожидания отражают устаревшую политическую и, что самое важное, экономическую ментальность.
«Новая рациональность» в мировой экономике включает в себя использование идеологических факторов в качестве инструмента консолидации союзников и обеспечения лояльности экономических кругов. Идеологизированность экономических решений становится инструментом возвращения в экономику долгосрочного планирования, почти утраченного в период господства финансово-инвестиционной версии глобализации.
Понятно, что крупный проект почти никогда не осуществляется на базе классических «рыночных» принципов расчета рентабельности. Крупный проект является всегда частью «проектируемой экономической реальности», все аспекты которой просчитать практически невозможно. И идеологический фактор как элемент «проектируемой реальности» позволяет рассматривать многие неэкономические и даже некоторые экономические риски как стратегически несущественные.
Интересным примером может быть китайский глобальный проект «Пояс совместного процветания Великого шелкового пути». Он всего за десять лет прошел путь от вполне классического и «рационального» логистического проекта к идее «пояса совместного процветания», «рыночная» составляющая которого кажется существенно более непрозрачной и непредсказуемой, если подходить к ней с классической «рыночной» точки зрения.
Важным фактором, придавшим проекту «Великого шелкового пути» принципиально иное геоэкономическое содержание, стало появление в нем идеологического компонента, который пока «зашит» в формулу «совместное процветание», – но это только пока. Новый статус дал возможность по иному рассматривать вопросы среднесрочной рентабельности проекта, хотя и не избавил китайский подход к отношениям с партнерами от традиционных изъянов.
Россия также пытается, как минимум, обозначить свой «большой проект», связанный с консолидацией экономического потенциала Новой Евразии и формированием меридионального вектора развития «Север-Юг» в логистике и промышленности.
Одной из основ этого «большого проекта» является ЕАЭС, который и задумывался, и реализуется на практике как сугубо экономическое объединение. Что, вероятно, и создает проблемы в развитии Союза.
В условиях отсутствия в объединении политического (по сути – идеологического) компонента, ЕАЭС не может совершить качественный рывок в статусе и влиянии. Перед ним постоянно стоит риск схлопывания до уровня «зоны свободной торговли». Россия и другие страны-участницы ЕАЭС пытаются строить системный, стратегически значимый институт в формирующемся контексте «новой рациональности» на базе подходов, характерных для рациональности «старой».
При этом участники ЕАЭС не учитывают фактор нарастающей идеологизации не только стратегических, но и практических, операционных решений.
Ключевым вызовом становится то, что при сохранении нынешних тенденций Новая Евразия, в лучшем случае, может остаться неконсолидированным пространством «индустрии второй модернизации», встроенным в глобальные цепочки переработки сырья на уровне низших технологических переделов.
В худшем случае значительная часть Новой Евразии может превратиться в просто логистическое пространство. Причем, этот риск проявляется уже сейчас – по мере развития диалога между элитами постсоветских государств и их китайскими партнерами, осуществляющими на данной территории свой глобальный проект уже на базе «новой рациональности».
Именно в Новой Евразии противоречие между «рациональностью» и «идеологичностью», которая есть та же самая рациональность, только помноженная на среднесрочное видение развития ситуации, будет приобретать наиболее острые формы. Это связано с традиционно сложными и неоднозначными вопросами прав человека, гуманитарного развития, экологии и некоторыми другими, которые, по сути, являются основой для так называемой «иррациональности». И которые, безусловно, будут использованы в конкурентной борьбе за лидерство в новых глобальных проектах.
В этих условиях перед странами Новой Евразии неизбежно встанет вопрос о переосмыслении тех парадигм государственного развития и стратегического планирования, которые были основой их развития на протяжении последних 25 лет и которые, вероятно, начинают утрачивать актуальность.
