Уходящий год делает очевидным тот факт, что формулой «Россия – Европа» или «Россия – Евразия» не обойтись. Важно понять, какие черты делают нас абсолютно узнаваемыми. Каков «фоторобот» русской цивилизации?
Каждый острый конфликт России и Запада порождает новую волну разговоров о том, что Россия и Запад – это две разные цивилизации. Но как определить особенности русской цивилизации? «Мы самые духовные, неприхотливые, щедрые, свободные от рационализма...» Или наоборот? «Вечные рабы, византийские выползки, лукавые холопы и праздные лентяи»?
Этот год, когда стало совершенно очевидно, что простой формулой «Россия – Европа» или «Россия – Евразия» не обойтись, когда нам волей-неволей приходится вспоминать о том своеобразии русской цивилизации, возникает вопрос – как эту цивилизацию определить и какие ее черты делают нас абсолютно узнаваемыми?
Возможно ли выделить черты и категории, по которым даже незнакомый с историей инопланетянин мог бы создать «фоторобот» русской цивилизации? Именно цивилизации, строя жизни и мышления, а не только характера народа (о мифах о русском характере мне уже приходилось в уходящем году писать).
Автор этих строк много раз задавался данным вопросом и, пожалуй, готов кратко изложить итог своих размышлений – указать те 10 черт русской цивилизации, которые делают ее абсолютно узнаваемой.
Русская цивилизация возникла и развивалась как экстремально северная. Единственные два города в мире, расположенные за Полярным кругом и имеющие население более 100 тыс. человек, – это Норильск и Мурманск.
Россия – это не столько ЕвроАзия, сколько ЕвроАрктика – приполярная составляющая присутствовала в русской истории с самого начала. В экстремальных климатических условиях русские развивали свою цивилизацию как нормальную, с полным хозяйственным комплексом, не столько адаптируясь к природным условиям, сколько адаптируя их к себе, создавая искусственную среду.
Экстремальность, установка на достижение невозможного (а порой – нечувствие к границам возможного) – важная часть русского самосознания. Наш прорыв в Океан и в Космос – это лишь логичное продолжение нашего движения на Север.
В географическом смысле Россия представляет собой пространство переплетенных между собой многочисленных речных бассейнов – от Днестра до Амура и от Печоры до Терека. Даже хозяйственная адаптация русских характеризуется как пойменная.
Начавшись как политическая организация вокруг Пути из варяг в греки (движение по нему было настолько интенсивным, что арабские географы были абсолютно уверены в том, что Балтийское и Черное моря соединяет пролив), русская цивилизация развивала свою экспансию от сходящихся друг с другом речных истоков в центре Русской равнины.
Именно «судовые рати» позволили русским за 68 лет после начала похода Ермака дойти до мыса Дежнева (1581–1649).
Выдающийся социолог Норберт Элиас определял процесс цивилизации как установление контроля над человеческими аффектами.
Ключевой задачей западной цивилизации было обуздание оскорбления – дуэли, рыцарская честь, брошенная перчатка... В итоге Запад выработал идеал цивилизации, связанный с вежливостью и политкорректностью.
Русский аффект – это аффект обиды, желание отвернуться, увеличить дистанцию, порвать связи. «Обида» – одно из ключевых слов в русских текстах, от «Слова о полку Игореве» («дева Обида») до «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».
Задача, которую с разной степенью успешности решает русская цивилизация, – это попытка хоть как-то обуздать или перенаправить в конструктивное русло желание человека послать все подальше... и уйти самому.
Формой отработки аффекта обиды выступает стремление русских к перемене мест, к пространственному удалению от центра и друг от друга. Мне очень нравится формула этнографа Татьяны Щепанской: «Русские – движущийся этнос с самосознанием оседлого».
Русские – нация переселенцев и беглых, что, однако, совершенно не связано с кочевничеством – на каждом новом месте мы устраиваемся как на века. Именно русские уничтожили евразийскую Великую Степь, перегородили ее засеками, сковали передвижение по ней народов.
При этом русские стремятся жить редко и просторно. Основным инструментом русской колонизации была однодворная деревня, и нет ничего удивительного в феномене Агафьи Лыковой. Именно она, а не мы в бетонных муравейниках, живет ближе к изначальному русскому образцу. А хрущевская «ликвидация неперспективных деревень», уничтожившая традиционную русскую модель расселения, достойна быть приравненной к геноциду.
Один из скрытых архетипов, управляющих русской подвижностью, – это уверенность в существовании Рая на Земле. Не как «проекта», а как пространства.
Еще в XIV веке новгородский архиепископ Василий уверял сомневавшегося тверского епископа Федора, что земной Рай существует. В этом образе нетрудно увидеть и град Китеж, и страну Беловодье, которую искали старообрядцы.
В итоге, достигнув концов земли, русский поиск Рая остановился на том, что сама Русь и есть Святая Земля, не как почва, конечно, но как сонм святых, искавших спасения на этой земле. «Небесная Церковь» в русском сознании пространственно соединена с земной.
Продовольственным базисом, который сделал возможным само существование столь развитой цивилизации в столь экстремальных широтах, была зерновая культура ржи.
Именно освоение ржи на рубеже нашей эры дало толчок развитию Севера Европы – прежде всего норманнов и русских. Наряду со средиземноморской пшеницей, азиатским рисом, американским маисом рожь – один из аграрных столпов человечества.
Во время турецкой войны 1877–1878 гг. русское интендантство больше всего опасалось, что русские солдаты не смогут есть болгарскую пшеницу, и заботилось о скорейшем подвозе ржи.
Русская продовольственная триада – это ржаной хлеб, ржаной квас и пряник, который без примеси ржи едва ли имел бы столь узнаваемый для нас вкус. То, что мы под конец года вспомнили о квасе как о символе нашей ржаной цивилизации, это очень хорошо.
Русское государство в том виде, в котором мы его знаем – оригинальный продукт столкновения России с европейской капиталистической мир-системой.
В то время как многие другие были уничтожены экспансией западного капитализма, наше государство сделалось только сильнее; оно решило контролировать все связи с Западом и полностью сосредоточило в своих руках прибыли от этих контактов.
По сути главным учреждением русского государства является таможня. С тех самых пор как Иван III расформировал Ганзейский двор в Новгороде и переселил купцов в Москву, наше государство живет не за счет налогов с граждан (как жило подавляющее большинство государство в истории), а за счет обложения внешних контактов.
Поскольку экономические выгоды от обменов с Россией были велики, капитализму осталось только принять правила игры. Даже рассматривая русское государство как геополитического врага, Запад все равно вынужден был его финансировать.
В текущий кризис Запад, кажется, впервые решил бить нас не оружием или пропагандой, а по той самой таможне – посмотрим, что у него (и у нас) из этого получится.
То, что Россия смотрится в Запад как в зеркало, совершенно нормально – перед нами две европейских цивилизации-сестры, базирующихся на общем античном наследии. Римско-кельтско-германский Запад и эллинско-византийско-славянская Россия.
От Византии Россия получила не только православие, но и полный культурный комплекс в стопроцентной готовности, который сэкономил тысячелетия фазового отставания от ядра Западной Европы.
Реймсу, когда в нем был построен великий собор, было 1200 лет, Владимиру – 200 лет. Через эту тысячелетнюю пропасть мы шагнули благодаря Византии и именно византийскому христианству. Византийское наследство – не то, что тянет нас назад, а то, что двинуло нас на тысячу лет вперед.
Херсонес – та географически-смысловая точка, которая объединяет нас с Византией и Древней Грецией, одним махом увеличивая продолжительность нашей истории на 1000 лет.
Русская культура чрезвычайно амбициозна. Мы стремимся к достижениям и признанию во всех сферах – проза, музыка и балет (что нам дается легко), поэзия, живопись, скульптура, театр, опера, кино (что дается несколько труднее, но все равно везде мы так или иначе первые).
Находящаяся регулярно в тяжелых экономических и военных обстоятельствах Россия продолжает любой ценой поддерживать свои обширные культурные притязания. Именно эта черта маркирует нас как цивилизацию, а не просто как одну из наций Запада.
Англичане не переживают из-за слабости своей классической музыки, немцы не рвутся любой ценой к признанию своей живописи. Только русским нужно всё.
Когда англичане открывали Олимпиаду в Лондоне, они рассказывали о своем социальном развитии. А в Сочи Россия устроила грандиозное шоу для всего мира, посвященное именно величию русской культуры.
В основе центральных сюжетов в культурах европейского типа всегда лежит романтическая история супружеской неверности. Центральный метанарратив русской культуры – тема верности (порой даже вопреки чувствам), от «Плача Ярославны» до «Евгения Онегина».
Тема адюльтера в русской культуре может быть раскрыта только в толстовском ключе – как предопределенная трагедия Анны Карениной. Речь идет, разумеется, не о нравственности частных лиц (здесь мы вряд ли большие моралисты, чем многие европейцы), а именно о культурном коде.
Cum grano salis можно сказать, что Запад – это культура «Илиады», история Елены Прекрасной и борющихся за нее мужчин, а Россия – это культура «Одиссеи», история верной Пенелопы, ждущей своего скитальца мужа из дальнего и трудного похода, который однажды все-таки благополучно закончится.
