О глубинных причинах коренных изменений общества и перспективных путях развития российского государства рассказывает православный философ, преподаватель философии Государственного академического университета гуманитарных наук, глава интеллектуального клуба «Катехон» при Институте философии РАН, член Синодальной библейско-богословской комиссии Русской православной церкви и Межсоборного присутствия РПЦ Аркадий Малер.
- Аркадий, на наших глазах общество претерпевает принципиальные изменения. Особую тревогу вызывают две основные характеристики значительной части современной молодежи (разумеется, мы не стрижем всех под одну гребенку, однако таких действительно становится все больше). Это стремительная, иногда просто карикатурная инфантилизация, длящаяся чуть ли не до седых волос, а также клиповое мышление, не позволяющее адекватно анализировать действительность и свидетельствующее о «разорванности» его носителя. Такая личность по определению не может быть цельной, то есть личностью в полном смысле этого слова. Что мы, собственно, и наблюдаем, причем отнюдь не только в школьных классах и университетских аудиториях. Хлипкие фигурки, розовенькие джинсы, отсутствие убеждений и идеалов с претензией на «креативность» и вообще некую «особую роль» – вот портрет «наиболее передовой» части образованной столичной молодежи. «Зараза» распространяется и по другим российским городам. В чем причина?
- Да, это очень верное наблюдение. Возможно, для одних это будет звучать неожиданно, а для других занудно, но инфантилизация в целом – один из аспектов общего процесса секуляризации, который стал сущностью всей эпохи Модерна, иначе называемой Новым временем. Именно так называемое Просвещение, в особенности Жан-Жак Руссо, открыло детство как феномен, который был возведен в самый важный и прекрасный период человеческой жизни, в который якобы очень хочется вернуться. Фрейд довел эту идею до того, что все наши проблемы также коренятся в нашем детстве, так что иные люди вообще не живут, а лишь бесконечно переваривают свое детство или, по крайней мере, юность, как будто они давно умерли.
Почему секулярному человеку хочется вернуться в детство? Потому что он уверен в том, что после смерти ничего уже не будет, а в детстве он и о самой смерти ничего не знал, и жизнь на земле казалась бесконечной. В то же время это была жизнь без какой-либо ответственности, когда все проблемы кто-то решал за тебя, да и сами проблемы были не очевидны. Поэтому секулярному человеку очень страшно осознавать, что ему уже 20, или 30, или 40, или все 50, и что он все время стареет, и что смерть не только неизбежна, но и непредсказуема. Ему хочется уйти в мир детства, или хотя бы играть в это детство, соответствующе ведя себя с окружающими, соответствующе одеваясь, разговаривая, наконец, соответствующе мысля. При этом к самим детям такой человек относится как к страшной обузе, напоминающей о его возрасте. Поэтому для него ничего не стоит совершить аборт, то есть просто убить ребенка в зародыше. А если уж у него все-таки рождается ребенок, то либо он им совсем им не занимается, как будто его нет, или занимается, но не как полноценной личностью, которую нужно воспитать и образовать для общества, а как своего рода собственной игрушкой, которая должна воплотить его фантазии о себе самом.
Все это – следствие секуляризации, как и иные пороки нашего общества. Но если в прежние века эпохи Модерна это желание вернуться в детство не могло быть достаточно удовлетворено обществом, то с развитием информационных технологий, как раз связанных с наступлением постмодерной эпохи, такая возможность появилась. При круглосуточном доступе к интернету и отсутствии плотного рабочего графика современный человек может позволить себе погрузиться в любой иллюзорный мир, воображая себя кем угодно, например, тем же ребенком, бесконечно просматривая детские сайты, фильмы, мультфильмы, играя с реальными или мнимыми детьми в компьютерные игры, создавая целые сообщества в соцсетях. И такая жизнь может продолжаться до тех пор, пока Господь не заберет. А поскольку таких людей очень много и они формируют реальный социальный запрос, то и сама цивилизация им отвечает, порождая соответствующую инфантильную культуру. И клиповое мышление – лишь один из аспектов этого общего процесса примитивизации современной культуры, когда человеку проще усвоить любую информацию и любую мысль в виде минимального набора ярких образов, чем самому вычленять ее из огромного текста. Как говорится, «много букв»…
- Каковы последствия массовой инфантилизации в обозримом будущем? Один из факторов позднего взросления - искусственное продление ситуации безответственного детства. Бурлящих энергией семнадцати-двадцатидвухлетних молодых мужчин и женщин «запирают» в стенах вузов, где к ним обоснованно относятся как к соплякам. Вместо настоящей жизни молодежи навязывают бесконечную учебу, зачетки, КВН и прочую имитацию бурной деятельности. В результате институтские стены покидает «дипломированный специалист», который по сути – еще ребенок. Нездоровая популярность гуманитарных специальностей – многие выбирают их именно потому, что освоить учебную программу, к примеру, юриста гораздо проще, чем врача или инженера (а без высшего образования ты как бы не вполне человек) – также увеличивает инфантильную прослойку. Согласны ли Вы с такой постановкой вопроса?
- Вы затронули крайне серьезную тему образования вообще и высшего образования в частности, и именно потому, что она предельно важна, в рассуждении на эту тему очень важно сохранять максимальное трезвомыслие и не соскочить на эпатажные заявления. У меня есть многолетний опыт преподавания как в гуманитарном, так и в техническом вузе, и я не могу сказать, что между студентами-гуманитариями и студентами-технарями есть какое-то явное различие – все они, прежде всего, современные московские молодые люди, а потом уже учащиеся каких-то вузов. Я также знаю молодых людей, которые давно закончили технические вузы, но нигде до сих пор не работают и живут за счет родителей, и выпускников гуманитарных вузов, которые очень много работают именно в гуманитарной сфере. Но в Вашей постановке вопроса есть большая правда. Дело в том, что само гуманитарное образование в эпоху Постмодерна переживает очень острый, глубинный кризис, как и вся культура в целом. Попытаюсь объяснить, что я имею в виду.
Хотя эпоха классического Модерна запустила процесс секуляризации, сам проект Модерна наследовал некоторые христианские ценности и представления, во многом смешанные с античными. Поэтому образцово-показательный человек Нового времени мог уже не верить в библейского Бога, но он верил в определенную иерархию общечеловеческих ценностей, отвечающую столь же определенной, более-менее ясной и системной картине мира. Наглядным воплощением такого миропонимания была секулярная система образования с ее лицеями и академиями, как на Западе, например, во Франции с ее очень четкой программой функционирования средней и высшей школы, так и в Советском Союзе, где каждый человек должен был получить такое образование, которое позволяло ему быть достойным строителем «светлого» коммунистического будущего.
Но долго в таком противоречивом состоянии человек Модерна жить не мог, потому что невозможно бесконечно ориентироваться на какие-то ценности и смыслы, если за ними ничего нет, если они просто выдуманы людьми и подвешены в воздухе, как пустые шарики. Поэтому очень скоро мировоззрение Модерна дало неизбежный сбой, и наступил пресловутый кризис Модерна, породивший принципиально новую цивилизационную ситуацию, которая, за неимением лучшего маркера, называется Постмодерном. Мировоззренческие основы классического Модерна оказались дискредитированы, а следовательно, единственной реальной альтернативой остается возвращение к религиозному сознанию. Но проблема в том, что сама европейская цивилизация уже построена под идеологию Модерна, сами люди уже живут в понятийной и ценностной матрице секулярной эпохи, подобно тому, как советские люди 90-х годов, разочаровавшись в советской идеологии, все равно оставались во многом советскими по своему мироощущению.
В такой ситуации, когда прежняя картина мира рухнула, а новая еще не выстроилась, цивилизация уравнивает все картины мира и все ценности в один ряд, а точнее, взрывает в бесконечный хаос, как это уже было в эпохи глобальных декадансов. Но декаданс нашей эпохи существенно отличается тем, что ему сопутствует особе техническое изобретение – это интернет, где, как мы знаем, все равны и никто никому не указ. Таким образом, полноценно организованное гуманитарное образование в ситуации Постмодерна оказывается почти невозможным. Учителя сами не знают, чему именно нужно учить и как учить, а ученики точно знают, что чему бы их ни учили, все это может оказаться под сомнением и на уровне фактов, и на уровне смыслов, а тем более, на уровне ценностей, релятивизированных в первую очередь.
И пока составители учебных программ наивно полагают, что все дело только в дисциплинах, экономика на любой кризис реагирует первой. И вот уже не первое поколение мы видим много состоявшихся людей, в том числе, в интеллектуальной сфере, которые не имели никакого формального образования, и полно заслуженных профессоров и докторов, находящихся в положении абсолютных маргиналов. То есть формальное образование не только все меньше несет идеологическую функцию, но также все меньше способствует повышению экономического и социального статуса человека. Более того, сама идея статуса также подверглась радикальной релятивизации. У кого сегодня выше статус в обществе – у депутата парламента, о котором не каждый политолог помнит, или у популярного блогера, который одним своим постом может довести этого депутата до инфаркта?
Это и есть тот самый постмодернистский хаос, и в этой ситуации единственная реакция преподавателей мировоззренчески нагруженных дисциплин, каковыми являются все гуманитарные дисциплины – это снижение требовательности к студентам, а если такой преподаватель ничего большего от себя не хочет, то и к самому себе. В итоге может возникнуть впечатление, что гуманитарные дисциплины проще естественнонаучных, но на самом деле проще не сами дисциплины, а требования, предъявляемые студенту для получения корочки об окончании гуманитарного факультета. Такой студент точно знает, что при должном посещении занятий он худо-бедно получит эту корочку, а если он дожил до третьего и, тем более, четвертого курса, то просто обречен получить свой диплом и забыть все то, что он зубрил в последние ночи перед экзаменами.
Поэтому те юноши и девушки, которые не хотят реально учиться, выбирают гуманитарные вузы и факультеты. Но их ситуация может усугубиться еще и тем, что их преподаватели могут исповедовать постмодернистские взгляды - а это нередко бывает в такой среде - и придавать этому хаосу мировоззренческое обоснование. Представьте себе такого легкомысленного и расслабленного студента, который мало того, что очень боится напрягаться по какому-либо поводу, но еще и выслушивает курс философии или культурологии, где прогрессивный профессор внушает ему, что никаких предельных смыслов жизни и истории человечества нет, что вся культура - это лишь проявление психоаналитических комплексов и сплошные лингвистические игры, и что самая большая проблема сейчас в мире - это «дефицит толерантности» и «поднимающее голову консервативное мракобесие». И этот преподаватель будет куда больше адекватен постмодернистскому духу современной европейской культуры, чем любой ретроград, еще верящий в какие-то правила и системы.
- Как решать эту проблему?
- Прежде чем решить эту проблему, нужно честно ответить себе, зачем ее нужно решить. А вдруг никакой проблемы нет, и этот либерально-постмодернистский нигилизм является самым правильным путем для всего человечества? Я не иронизирую - просто многие люди, в том числе образованные и рефлексирующие, часто раздражаются каким-то социальным явлениям, хотя их мировоззрение полностью им отвечает. Таких примеров можно привести очень много. Если, например, мы признаем, что мы всего лишь эволюционировавшие животные, то мы также должны признать, что любая наша этика - не более чем субъективная надстройка над нашими социально-психологическими отношениями, и поэтому не удивляться, когда кто-то заявляет, что никаких абсолютных этических ценностей нет и вполне можно не только станцевать канкан перед алтарем в храме, но и отрезать голову в прямом эфире. Если Бога нет, то все позволено.
Поэтому решение этой проблемы напрямую зависит от того, что мы хотим получить взамен сложившейся ситуации. По этому поводу можно совершенно четко прогнозировать, что бесконечно эта ситуация продолжаться не может, и она уже сама по себе дает сбой. Это долгий разговор, но если кратко, то я уверен, что апогей Постмодерна, по крайней мере, в нашей стране, пришелся на девяностые годы. Но тогда еще не было интернета, а когда он появился, то в политической жизни нашей страны с приходом президента Путина началась, хоть и очень медленная, и непоследовательная, и разновекторная, но все-таки реакция и попытка преодолеть Постмодерн. Она выражается в том, что так или иначе, но в России начали укрепляться государство и отстаиваться государственные интересы, в то время как в постмодернистской логике девяностых государство должно было просто отмереть, как в секулярной утопии коммунизма и крайнего либерализма.
Вместе с этим государство дало, хоть и приглушенный, но все же «зеленый свет» право-консервативным настроениям и идеям, и в этом режиме мы живем уже почти пятнадцать лет. Я надеюсь, не надо лишний раз объяснять, почему постмодернистская ситуация не может продолжаться бесконечно. Это невозможно просто потому, что бесконечный декаданс невозможен, что если общество утрачивает идентичность, перестает самовоспроизводиться и сопротивляться, то оно очень скоро исчезает и освобождает жизненное пространство для других обществ.
Вместе с этим совершенно невозможно возвращение в Модерн, как невозможно возвращение в СССР. Этот этап истории в принципе невоспроизводим. Поэтому единственное, что остается – это возрождение религиозного сознания, а именно христианского, то есть своего рода «Новое Средневековье», о котором пророчествовал Бердяев. Но это ни в коем случае не возвращение в Средневековье, а именно Новое Средневековье, обремененное цивилизационным наследием как Модерна, так и Постмодерна. Эта тема требует отдельного и очень долгого разговора, поэтому ограничусь лишь тем, что наша страна сейчас фактически идет по пути этого исторического синтеза, но он еще только нащупывается, и здесь, как всегда, идеи предшествуют воплощению.
Если говорить о том, что надо делать здесь и сейчас, то первый рецепт будет не оригинален – нужно полностью лишить либеральное лобби в государстве какого-либо влияния на гуманитарно-медийную сферу. Люди, принимающие ключевые решения в сфере образования и масс-медиа, не должны быть идеологическими проводниками Запада, в первую очередь США, которые сегодня фактически являются геополитическим субъектом либерально-постмодернистского нигилизма. Если бы не США и иные западные государства, которые сознательно проводят эту идеологию по всему миру, то мы вполне могли бы сказать, что Постмодерн - это лишь объективный исторический процесс, никем не направляемый и не ускоряемый. Но это не так. Так же как, например, Куба находится сегодня в тяжелейшем экономическом положении не только потому, что она пошла по коммунистическому пути развития, но еще и потому, что США объявили Кубе экономическую блокаду и лишили ее возможности вступить с капиталистическим миром в открытую экономическую конкуренцию, точно также многие сегодняшние жертвы либерально-постмодерниской идеологии оказываются ими не потому, что таков какой-то объективный исторический процесс, а потому что конкретные дяди и тети из конкретных организаций внушили им эту идеологию. Вот пускай этот объективный исторический процесс продолжается, а эти конкретные дяди и тети будут лишены рычагов массового влияния, я подчеркиваю – массового влияния – на подрастающие поколения. Посмотрим, о какой объективности они тогда поговорят.
И второй рецепт – это законодательное закрепление государственного статуса православной веры, что существенно повысит потребность в изучении православия и лишит его противников возможности по любому поводу говорить о том, что православие в нашей стране имеет не больший статус, чем любая секта. Это не означает провозглашение православия государственной религией - это означает признание православного христианства культурообразующей религией России. И тогда в школах и вузах предмет «Основы православной культуры», как говорил некогда один известный политик, можно будет «расширить и углубить», и многие вопросы решатся сами собой – от захоронения Ленина и переименования большевистских топонимов до того, что выпускники гуманитарных вузов просто не смогут не знать, что такое Десять Заповедей и когда было крещение Руси. Я понимаю, что для достижения этих целей возникает очень много проблем, но законодательная поддержка православия блокирует легальную борьбу с той верой, которая создала нашу цивилизацию.
- Если советское государство предлагало молодежи осваивать целину и космос, строить ДнепроГЭС и БАМ, гордиться «первым в мире государством рабочих и крестьян», «оплотом мира» и так далее, то в наши дни дефицит позитивных идей налицо. Какая идеология могла бы объединить российское общество, показать молодежи героическое будущее, о котором мечтают многие?
- Прежде всего, необходимо отдавать себе отчет в том, что нет и не может быть такой идеологии, которая могла бы объединить всех людей, в том числе всех россиян и даже всех русских. Все разговоры про объединяющую идеологию носят чисто риторический характер. В этом году мы отмечаем тысячелетие преставления великого князя Владимира, который тоже хотел придумать объединяющую для всей Руси религию, но потом понял, что это невозможно и начал создавать Русь почти с нуля, утверждая в ней новую религию, к которой пришел сам как к абсолютной истине.
Мы сегодня находимся в несравнимо лучшей ситуации, чем князь Владимир, потому что эта абсолютная истина является основой нашей национальной культуры вот уже тысячу лет. Для нас не существует выбора между православным универсализмом и русской идентичностью – в нашем мироощущении это почти одно и то же. Поэтому нам надо принять принципиальное решение, что какой бы ни была наша политическая идеология, ее мировоззренческой основой должно быть только православие. Дальше на фундаменте православия мы уже можем выстраивать самые разные идеологические модели, более или менее правые, более или менее левые и т.д. Разумеется, православная идеология в России с неизбежностью означает провозглашение самой России историческим и геополитическим оплотом православия, тем самым Катехоном и Третьим Римом, который призван хранить и распространять православие по всему миру, так что христианский универсализм и русский патриотизм пересекаются в этой, я бы сказал, неовизантийской миссии России.
Когда говоришь об этом в среде, чрезвычайно далекой и от православия, и от русского патриотизма, то часто слышишь два возражения. Во-первых, обычно возражают, что православно-имперские идеи якобы очень архаичны и будут способствовать отставанию России, чуть ли не возвращению в то самое Средневековье. Но это могут говорить только люди, которые кроме самих этих слов, «Катехон» или «Третий Рим», ничего больше не слышали, как какой-нибудь человек, ничего не слышавший про американский неоконсерватизм, думает, что это все тот же старый добрый консерватизм южных конфедератов, но только с приставкой «нео». На самом деле практически все возможные идеи и идеологии православно-имперского характера, которые последние четверть века разрабатывали российские интеллектуалы, за редким исключением исполнены такого технологического футуризма, что даже мне кажутся излишне прогрессивными. Собственно, подозревать, что сегодняшние русские православные имперцы грезят о какой-то архаичной утопии можно с тем же успехом, как считать, что православные прихожане не пользуются мобильными телефонами. А ведь такие мифы о православных до сих пор существуют в головах некоторых политиков и чиновников, которые даже в храм боятся зайти.
Во-вторых, также возражают, что эти идеи недостаточно популярны среди самих патриотов, а нужно что-то более объединяющее. Но это также абсолютная неправда: абсолютное большинство патриотического актива в России декларативно исповедуют православие и, как следствие, абсолютное большинство среди них самих полностью солидарны с идеей России как Третьего Рима. Это даже не обсуждается. Обсуждаются только детали, оттенки, стратегии и тактики, но эта идея – мейнстрим и общий знаменатель, так что многим левым приходится под нее подстраиваться. И лично мне очевидно, что, если эту идею адекватно преподнести, то она будет принята миллионами русских людей, потому что в ней есть всё – и метафизика, и нравственность, и глобальная историософия, и геополитика, и высокая культура, и национальная идентичность, и укорененность в прошлом, и устремленность в будущее. И в самой Церкви об этом давно уже говорят - это просто общее место всех разговоров на политические темы.
- Показательно, что инфантилы с «гаджетами» в хилых ручонках, как правило, не просто нерелигиозны – религия вызывает у них резкую реакцию в диапазоне от возмущения и неприятия до осознанного богоборчества. Чем Вы объясните всплеск воинствующего атеизма, особенно заметный в последние годы, и бравирование этим в либеральной университетской среде?
- Резкая эскалация воинствующего атеизма начиная с 2012 года объясняется, прежде всего, тем, что после провала Болотного майдана в декабре 2011 года стало окончательно ясно, что Русская Православная Церковь не позволит себя использовать в свержении Путина и развале государства, что затянувшаяся стабильность и крепость страны во многом держится на самой Церкви, и религиозный фактор нашего охранительства гораздо глубже, чем можно было представить недалеким либералам, которые почти на физиологическом уровне не понимают и не хотят понимать социальную природу России. Поэтому они объявили Церкви информационную войну на уничтожение. И хотя они за это время вылили на общество целый океан антицерковных помоев, сама Церковь только укрепилась. Я сам знаю многих православных священнослужителей и обычных мирян, которые после этого окончательно разочаровались в либеральных взглядах и в самой либеральной интеллигенции, и перешли на более консервативные и охранительные позиции, чем прежде.
Сами либералы и иные противники возрождения Великой России, если называть вещи своими именами, окончательно поняли, что именно православие, и ни что иное, является фундаментом русского национального самосознания. Причем именно державного, имперского, мессианского самосознания, которое позволяет русским терпеливо выживать при любых обстоятельствах и сохранять такую огромную страну, хотя любой иной европейский народ в такой ситуации давно бы уже все сдал. Но это чисто политический аспект неприятия православия. Есть также четкое понимание того, что православие – это то самое христианство, которое не уступает секуляризации, и в этом смысле оказывается самым «реакционным» началом во всей европейской цивилизации.
Ситуация Постмодерна, на первый взгляд, фрагментирует православие, делает его лишь одним из сегментов общего хаоса, и вот уже сами православные смеются над собой и говорят о себе постмодернистским языком, но это только на первый взгляд. Уже на второй мы понимаем, что это тот сегмент хаоса, который совершенно не виртуализируем, что по всей стране сотни тысяч взрослых людей каждое воскресное утро вместо того, чтобы отсыпаться, вместе с детьми идут в эти архаичного вида здания, чтобы из рук архаично облаченных бородатых мужчин реально причаститься тем, что они реально считают Плотью и Кровью Христа. И для этих людей ссылки на книги, написанные две и три тысячи лет назад, имеют большее значение, чем даже ссылки на Конституцию. И для них реально существует какая-то человеческая иерархия, и они будут защищать каждого представителя этой иерархии, и никакие звезды шоу-бизнеса, и никакие телеведущие со стажем, и никакие лауреаты нобелевских и пулитцеровских премий не смутят их веры и преданности своей иерархической организации, как бы над ней не издевались всем интернетом.
Отсюда и происходит эта фанатичная ненависть к православию. И совершенно закономерно, что больше всего она представлена в гуманитарной среде, потому что именно в этой среде, в первую очередь, проходят все мировоззренческие и идеологические войны. Но есть еще одна важная причина: дело в том, что в секулярном обществе функция религиозных наставников, жрецов и пророков узурпирована интеллигенцией, по преимуществу, гуманитарной, которая профессионально занимается мировоззренческими вопросами. Правда, многие сегодняшние либералы, часто выступающие от имени всей интеллигенции, меньше всего интересуются каким-либо мировоззрением и даже никакой профессии толком не имеют, но это субъективная сторона вопроса. Объективно же гуманитарная интеллигенция как таковая давно привыкла осознавать себя «духовной элитой» общества, выполняя роль своего рода «светской церкви». Но тут на ее место вдруг возвращается настоящая Церковь с настоящей духовностью, и это возвращение неизбежно провоцирует конфликт между ними, который, по сути, является воплощением общего конфликта христианства и Модерна, а теперь уже христианства и Постмодерна.
Я никогда не забуду, как один профессор философии был в нескрываемом шоке от того, что весьма продвинутый студент с первой парты не понимает его иронических шуток над внешностью одного архиерея просто потому, что это – архиерей. И таких сюжетов я наблюдал довольно много. Но эта картина будет неполной, если не вспомнить, что у нас достаточно много православных гуманитариев, которые вовсе не претендуют на роль Церкви, и среди нашей интеллигенции в целом либералы – это только одна из ее частей, выдающая себя за целое, так что для многих людей понятие «либеральная интеллигенция» стала чуть ли не тавтологией.
- О «восстании масс» еще едва ли не сто лет назад с тревогой писал Ортега-и- Гассет. Сейчас оно захватило все. Любой второкурсник, менеджер и домохозяйка считают обязанностью высказать «свое» мнение по вопросам, в которых не разбираются. Плодотворная дискуссия в этих условиях невозможна: при отсутствии аргументов у противоположной стороны она прекращается на словах «у вас свое мнение, у меня – свое». Что делать с этим самопровозглашенным «правом на мнение», лишающим смысла обсуждение многих проблем?
- Право на мнение будет всегда, пока наше общество можно будет хотя бы условно назвать свободным, и ничего плохого в этом нет, но из права на мнение не следует наша обязанность не только прислушиваться к этому мнению, но даже слышать его. На своей территории, включая территорию нашего СМИ или нашего дискуссионного клуба, мы всегда имеем право «расфрендить» и «забанить» кого угодно. Но что касается государственных или полугосударственных площадок для мнений, то здесь все напрямую зависит от степени идеологизации самого государства. Чем более идеологизировано будет государство, тем меньше мнений будет звучать за его счет, а вместе с этим, каждое мнение будет все больше оттачивать аргументы, чтобы быть услышанным. Во все времена искусство дискуссии возрастало не тогда, когда можно было говорить все, что угодно и как угодно, а когда самостоятельная мысль и речь наталкивалась на существенное сопротивление, когда нельзя было себе позволить играть словами и уходить от ответа и ответственности.
Представление о том, что истина рождается в результате максимально свободного спора – это одна из догм утопического либерализма, который исходит из того, что все люди якобы равно заинтересованы в истине и стоит им только добровольно сесть за стол переговоров, как они сами обо всем договорятся. Это наивный миф, потому что истина интересует очень немногих и большинство людей, по своей грехопадшей природе, в любом споре больше будут стремиться к тому, чтобы почувствовать эмоциональное удовлетворение, чем к тому, чтобы выяснить истину. Поэтому идеологизация государства повысит профессиональную аргументацию со всех сторон.
- Пресловутые «окна Овертона» уже навязли в зубах, но предложенная им схема точно описывает происходящее: то, что совсем недавно было абсолютно не представимым, постепенно становится допустимым, а там уж и совершенно «нормальным». Если еще совсем недавно те же инфантильность и «клиповость» сознания были негативными характеристиками, то сейчас они, по крайней мере, нейтральны. Так что же стоит за превращением общества, осознающего свое единство, в случайное скопище управляемых атомизированных единиц? Может быть, мы просто слишком хорошо живем?
- «Окна Овертона» работают очень эффективно и последовательно, это правда, и сейчас это происходит уже не за одно поколение, а за несколько лет, когда немыслимое совсем недавно становится реальностью. Но все-таки нужно объемно смотреть на исторический процесс и понимать, что те, кто отрывает эти «окна», тоже не почивают на лаврах, и многие процессы воспринимают как такие же «окна», только открытые уже в их сторону некими потусторонними реакционерами. Достаточно сказать о таком росте религиозной идентичности, что уже в привычку вошло обозначение нашей эпохи как «постсекулярной». Если Вы послушаете всевозможные «разборы полетов» среди самих либералов, то они тоже любят винить себя в том, что что-то вовремя упустили, не углядели, с чем-то смирились, что надо было вовремя остановить ту же Русскую Православную Церковь, а они наивно видели в ней всего лишь союзника против коммунизма. Так что общая картина происходящего многомернее.
Что касается «слишком хорошей жизни», то этот тезис оправдан в том отношении, что современный человек, как я об этом уже сказал, может позволить себе забыть обо всем происходящем вокруг и уйти в мир иллюзий. Действительно, есть множество людей, которые последние четверть века жили в нашей стране, не говоря уже о западных странах, почти как младенцы в утробе матери. Я полагаю, что у каждого из нас есть такие знакомые, а если нет, то их вполне можно себе представить. Ведь с падением советского режима, причем не в августе 1991 года, а уже где-то в середине Перестройки, по большому счету, любой обыватель в нашей стране вполне мог жить и не иметь в виду никакую политику и идеологию вообще, даже не знать, как зовут действующего президента.
Четверть века назад власть ушла из жизни индивида и напоминает о себе только повышением цен на продукты или запретом на продажу алкоголя с 23:00 до 10:00. Но никакую религию, идеологию или какие-либо настроения вообще власть обывателю не навязывает. И только в том случае, если индивид захочет сам идти во власть или занять активную общественную позицию, ему придется учитывать мнение власти и какие-либо доминирующие тенденции. Но при минимальных гражданских запросах можно даже не помнить, как называется наше государство. При этом нет ни войны, ни революции, ни каких-либо массовых потрясений, интернет работает круглые сутки, супермаркет тоже круглые сутки – что еще надо человеку, который никого не трогает и ничего, кроме легкодоступных удовольствий, не желает? Это ваша проблема, что вы переживаете за какие-то там «события», что там случилось на Украине или что там сказал Обама, это вы включили себе политическое радио и завели политизированную френдленту, но у вас всегда есть возможность похоронить все это за одну секунду: стоит лишь нажать три-четыре кнопки и жизнь будет совсем другой, тихой и сладкой. Вот в этой «тепличной жизни» оказались сегодня многие люди.
Но есть и другой феномен – когда люди занимают вроде бы активную гражданскую позицию, всем интересуются и во все лезут, но не видят реальной сложности общества и реальных вызовов. Они искренно уверены в том, что если в стране запустить реальную демократию, то на выборах победят их единомышленники, и что если православный храм мешает их прислуге выгуливать собачку, то нужно снести этот храм, и что главная проблема нашей страны - в неприятии однополых браков, потому что это окончательно выводит ее «из семьи цивилизованных стран». Вот эти заблуждения – во многом тоже от «слишком хорошей жизни», когда люди просто не видят реальность, отгородившись от нее тонированными стеклами автомобилей и высокими заборами коттеджей. Но это только один из факторов деградации, и он касается далеко не всего народа, а лишь определенной его части.
- Глобализация – неоспоримый факт, от которого не уйдешь запретом доступа к социальным сетям и другими подобными мерами. Способна ли Россия противостоять этой усиливающейся атаке, или нас ждет то же, что и остальной мир – размывание основ национальной культуры, унификация, макдональдизация и уход с исторической сцены? Что мы можем этому противопоставить? Пока что, увы, наша страна движется по пути всего «цивилизованного человечества», и последствия, по всей видимости, будет теми же, что и у всех. Есть ли у России будущее?
- Целый ряд консервативных законов, принятых с 2011 года, и возвращение Крыма все-таки свидетельствуют о том, что Россия не хочет идти по пути Запада и, тем более, на поводу у Запада. И эти события лично меня обнадеживают. Мне теперь очевидно, что Путин бросил вызов Западу, и это безотзывный вызов, который ему Запад, в первую очередь, США, никогда не простит. Таким образом, у нас есть и объективные, и субъективные предпосылки для того, чтобы противопоставить Россию Западу не просто как страну, которая до конца сопротивляется его влиянию, а как источник альтернативного влияния, как самостоятельный цивилизационный полюс. Для этого все есть, нет пока только одного – реального интереса власти к развитию собственной идеологии и политической воли проявить этот интерес.
Когда я говорю о таких рецептах, как маргинализация либерального лобби и законодательная поддержка православия, то, по умолчанию, предполагается, что власть к этому готова, а, следовательно, у нее уже проявился интерес к выстраиванию собственной идеологической линии. Но пока такого явного интереса нет, и я понимаю, что может власть здесь смущать – это боязнь ошибиться, поставить не на ту идею, выдвинуть ложные символы и лозунги, пустить в Кремль случайных идеологов-проходимцев с большой исторической дороги. Это правильный и праведный страх, но это означает, что самой власти тоже нужно образовываться. Как бы это смешно ни звучало, но самой власти необходимо выделить для себя время, когда она могла бы освоить общий курс истории мировоззрений, религий, философий, идеологий, увидеть мир не только как поле экономических взаимодействий, но и как пространство вечной войны идей, учений, теорий, смыслов, ценностей. Не знаю, пойдет ли на это наша власть, тем более, когда в сфере образования и медиа до сих пор ключевые позиции занимают либералы. К сожалению, я могу констатировать, что пока все самые позитивные шаги наша власть совершала, только реагируя на какие-то неприятные вызовы, так что у многих консерваторов возникала деструктивная мысль, что отныне «чем хуже, тем лучше». Но пока Божий Промысел заставляет Россию обращаться к самой себе.
