Пусть и опосредованное, но полное вовлечение Казахстана в военный конфликт на/в Украине является хотя и не прямым, но фактически главным фактором формирования общественно-политических настроений в нашей стране. При этом мы все, конечно, понимаем, что это не война России с Украиной, а война России с объединенным Западом, в которой сама Украина есть территория событий и расходный материал.
Равным образом понятно, что война имеет экзистенциальный, – до победного конца, характер. То есть, окончательный и сколько-нибудь долгосрочный мир будет установлен не ранее, чем какая-то из воюющих сторон утратит потенциал к противодействию и примет продиктованные победителем условия. Либо вообще будет обнулена и мир будет установлен уже без ее участия.
Но, позвольте, ни одному из противников не по силам обнулить другого. Поражение Российской Федерации вовсе не отменяет Россию и населяющие ее народы, проигрыш Запада оставляет Европу, Британию и США со всеми их гражданами на своих местах. Даже от Украины, несмотря на демографическую и инфраструктурную катастрофу что-то останется.
Обнуление на проигравшей стороне поджидает не страны и народы, а их элиты, которые как раз и схлестнулись в экзистенциональном противостоянии. Прежде всего, элиты политические, поскольку именно для них проигрыш напрямую означает потерю власти, а, может быть, и жизни. Элиты экономические, технические, гуманитарные и все прочие, включая и военные, – те, через потрясения, конечно, выживут и встроятся в послевоенные порядки.
А вместе с идущими под обнуление политическими деятелями проигравшей стороны в небытие (по крайней мере, временное) уходит и элита идеологическая – задающая градус войне, объясняющая ее смысл и необходимость. На любой войне, с самых древних времен, не менее, чем ратники и лучники, пехота и кавалерия, танки и ракеты сражаются нарративы. Тем более в современной гибридной войне рассказ о том, какое Зло представляет из себя противник и как важно единство для победы над ним вообще имеет решающее значение.
При этом победная сила нарратива определяется не столько тем, насколько он убедителен для самой выдвинувшей его элиты и вовлеченных в конфликт народов, сколько степенью адекватности в отношении противника: почему противостоящая сторона есть воплощенное Зло, договоренность с которым и невраждебное взаимодействие невозможны, а возможно лишь его полное сокрушение.
Так, современный Западный нарратив определяет уже состоявшееся разделение на полюса США-Европа и Китай-Россия как противостояние демократического и авторитарного миров. Что, по сути, невольно вскрывает слабость как раз демократической стороны. В самом деле, насчет несокрушимости режимов председателя Си и президента Путина, консолидации вокруг них, безусловно, большей части национальных элит и рядовых граждан никаких сомнений нет. Да, там и там пришлось поменять министров обороны, в России был бунт Пригожина, но в целом расчет на дестабилизацию как политического, так и военного руководства заведомо несостоятелен. Тогда как на/в Украине главнокомандующий уже заменен, президент «просрочен», срок Рады тоже подходит, и в целом все предстоящие выборы в ЕС и США сулят отнюдь не общественную консолидацию и усиление обосновывающих и ведущих войну элит.
К примеру, прошедшие выборы в Европарламент, да, сохранили большинство за партиями, отстаивающими необходимость добиваться поражения России, однако существенно повысили свое представительство и так называемые радикалы с противоположными взглядами, – за счет вымывания умеренной серединки. И, можно не сомневаться, предстоящие до конца года парламентские и президентские выборы в ключевых государствах Запада не везде, разумеется, выведут из власти «партии войны», но везде гарантированно ослабят элитную консолидацию и углубят раскол.
Мы, Казахстан, и здесь «многовекторны»: нашу политическую систему с равными основаниями можно называть и демократической, и авторитарной, оснований для одного и для другого достаточно.
Точно также «многовекторен» и наш национальный нарратив. Точнее, он раздваивается на два противоположных нарратива, повторяя обе воющие стороны. Это если брать общественно-политическое пространство: в социальных сетях можно найти как отчаянно проукраинскую позицию, так и отчаянно пророссийскую. Что, конечно же, не может не беспокоить находящиеся во власти политические и идеологические элиты, как демонстрация пусть пока и латентного, но опасного раздвоения общества.
В этом смысле решающе важен собственно властный нарратив, но он у нас … столь же «многовекторен». Точнее, официальная позиция Казахстана – это нейтралитет, но чрезвычайно интересно и показательно, на чем может быть основана нейтральная позиция государства в конфликте, в который это государство объективно вовлечено. Так вот, демонстративно нейтральный официальный казахский нарратив опирается на … прошлое. То самое ушедшее уже однополярное прошлое, в который и Казахстан, и Россия были вставлены после развала СССР и в котором они бесконфликтно пребывали до мирового кризиса 2007-2008 годов и еще пару-тройку лет, вплоть до создания Таможенного и Евразийского союзов, событий Киевского Майдана, Крыма, ДНР с ЛНР, санкций и всего последующего.
Мы, Казахстан, если брать официальную властную позицию, находимся где-то в 2009–2010 годах, пытаясь с тех пор осуществлять «форсированное индустриально-инновационное развитие» и политику «тариф в обмен на инвестиции». А также в 2014–2015-м, повторяя заложенные еще в Национальный план «Сто шагов» идеи привлечения не менее десяти транснациональных компаний в несырьевые сектора и превращения РФЦ «Астана» в международный финансовый хаб. С тех пор все без исключения программы которого уже по счету правительства, хотя и безуспешно, но неизменно повторяли именно этот либеральный нарратив, который в целом можно сформулировать как «имплементация стандартов ОЭСР». Вплоть до недавнего Указа «О либерализации экономики», который ровно про тоже.
Такой наш замороженный в ушедших десятилетиях казахский (этническая однородность власти этнически окрашивает ее саму и любые ее действия) нарратив объективно является чисто прозападным, другого тогда было не дано. И – по тем временам, одновременно и пророссийским, по факту общей границы, высокой взаимозависимости и столь же либерально-прозападном российском дискурсе. Что до начала конфликта Россия-Запад было вполне естественным и нисколько не противоречивым.
Ныне же прозападная часть казахского нарратива проявляется, как ее не камуфлируй нейтралитетом, как все более антироссийская, и с этим все равно придется что-то делать. Россия, во всяком случае, ужа открыто на это намекает. Да и мы сами имеем фактический конфликт нарративов внутри непосредственно казахской государственности. С одной стороны, это требования Президента К.-Ж. Токаева, сразу после его прихода, о глубокой, возможно, радикальной, экономической реформе, повторение того же тезиса о кардинальном изменении экономики в его предвыборной программе 2022 года и слова о загнанных в «ловушку бедности» гражданах. Сюда же отнесем президентские целеполагания о создании прочного промышленного каркаса и обеспечение экономической самодостаточности, что трудно трактовать иначе, как ориентацию на индустриальное развитие в рамках Евразийского Союза.
С другой стороны, это стопроцентно прозападный либеральный нарратив правительства, плюс еще и президентский Указ о либерализации.
Поскольку же отсиживаться в прошлом нам все равно не дадут, стоит открыто посмотреть на сегодняшний глобальный конфликт и понять, с какой стороны мы.
Сразу после распада СССР появилась, помнится, концепция «конца истории» Френсиса Фукуямы, как окончательной победы западной либеральной демократии. А через пару-тройку лет (как раз, когда Ельцин расстреливал из танков Белый дом, а в Казахстане «само-распускался» Верховный Совет) Сэмюэл Хантингтон обнародовал концепцию «столкновения цивилизаций», выделив западную, конфуцианскую, японскую, исламскую, индуистскую, латиноамериканскую, африканскую и российскую и предсказав, что, в конечном счете, они объединятся против западной.
Пожалуйста: в официальной Концепции государственной национальной политики Россия объявляет себя государством-цивилизацией, как раз и вступившим, по Хантингтону, в цивилизационное столкновение с Западом. И вот мы – Казахстан – конкретно попали: мы в обеих цивилизациях сразу, значит – столкновение внутри нас! И если не определяться – нас сомнут…
Частью Российской – Евразийской – цивилизации мы были всегда, в какой бы колониальный или имперский, советский или антисоветский нарратив это ни облекалось. Более того, в ответ на неслучайно появившийся в Кремле нарратив о святом православном князе Александре Невском, побившем псов-рыцарей и поехавшим в Орду, вполне к месту поставить вопрос об общем Золотоордынском прошлом и тюрко-славянском единстве.
Что же касается Западной цивилизации: да, мы стали ее органической, но … столь же органически периферийной частью, без шансов выбраться из придаточного статуса. К тому же, и сам западный цивилизационный проект, ставший глобальным после поглощения СССР, ныне стремительно утрачивает свое всеохватное глобальное качество и входит в свой собственный системный кризис.
А потому наш казахский нарратив самое время дополнить пониманием причин кризиса западного цивилизационного проекта, нашего места и дальнейшей судьбы в нем.
Этот проект, начавшийся четыре с четвертью века назад с Британской и Голландской Ост-Индских компаний, от рождения имел базисом взаимодействие частного промышленного и финансового капиталов, с государством «ночным сторожем» в виде надстройки. При этом взаимодействие промышленников и финансистов осуществлялось на платной и возвратной основе: сфера производства и потребления товаров всегда была должна банку-кредитору – все имеющиеся в ней деньги. Плюс некий ростовщический процент сверх уже эмитированной денежной массы. Отдать такой кредит можно было только одним способом – взяв следующий, расширенный. Что наделило систему и несокрушимой силой, и непреодолимой слабостью – она обязана была расширяться. Заторы в расширении – кризис, невозможность расширения – опрокидывание.
Еще одно обязательное условие, от рождения: ресурсная эксплуатация втягиваемых в систему территорий и человеческих масс. Вначале это были не только заморские колонии, но и собственные природные ресурсы и втягиваемые в капиталистическое производство недавние крестьяне – пролетариат. По мере роста объемов производства-потребления формировались и расширялись как ядро «развитых государств», получающих основную промышленную и финансовую ренту, а также ресурсная периферия, прежде именуемая колониями, а ныне – «развивающимися» экономиками. Из последних развитое ядро извлекает сырьевую ренту в виде ископаемых природных ресурсов или дешевого труда, путем втягивания в такую ресурсную эксплуатацию местных правящих компрадоров.
Последнее вполне органичное расширение ядра «развитых государств» произошло по результатам Второй мировой войны, за счет восстановления и развития промышленности на оккупированных США территориях: в Западной Германии, Японии и ее бывших колониях – Южной Корее и Тайване.
Стоит напомнить, что план Маршалла – это не про деньги, а про допуск продукции восстанавливаемых на послевоенных границах Западного мира индустриальных производств. Фактически, то была индустрия самих США, вынесенная, под защитой военных баз, на фронтиры противостояния СССР и коммунистическому Китаю.
А вот втягивание в западный рынок Китая, – путем предоставления ему, по той же схеме, рынков сбыта в США и Евросоюзе, Запад переварить уже не смог. Предполагалось, что допущен будет только ширпотреб, но в КНР не было американских военных баз, зато была Компартия, в результате едва ли не половина промышленной и все большая часть мировой финансовой ренты достается уже Поднебесной. Тяжелейший кризис взаимного отторжения сросшейся производственными и финансовыми капиталами «Чимерики» – неизбежен.
Тогда как поглощение мировым рынком распавшегося СССР вышло далеко не столь глубоким, а потому и санкционное отторжение России, в расчете на крушение ее экономики, скорее для нее, – на фоне западного системного кризиса, спасительно. Хотя и тоже болезненно, на то он и глобальный системный кризис.
Перевод постсоветских «суверенов» на капиталистические рельсы изменил только количественные, но никак не качественные соотношения в мировом разделении труда и технологических компетенций. СССР еще со времен Хрущева-Брежнева взаимодействовал с Западом через поставки в Европу нефти и газа в обмен на продовольственное и фуражное зерно из США-Канады. Такое «разделение труда» и было доведено до логического завершения: экспорт энергетического сырья с постсоветских пространств был дополнен экспортом продукции черной, цветной и всей прочей металлургии, и химии низких переделов, а импорт продовольствия дополнен закупом на сырьевую выручку промышленной и потребительской продукции самой широкой номенклатуры. При этом и экспорт сырья, и импорт готового выросли в разы, а соответствующие местные производства элементарно сданы на металлолом.
Такая «вывозная» экономическая модель активно напитывалась сама, и напитывала местную экономику лишь покуда неизменно, в течении всех «тучных лет», росли мировые цены на сырье и заодно росли физические объемы добычи. Черту подвели тот самый мировой кризис 2007–2008 годов, потом создание ТС и ЕЭС, и ответный киевский Майдан. С тех пор экспортно-сырьевой сектор, нет, не деградировал, всего лишь стабилизировался. Соответственно, внутренняя экономика – стагнировала. Президенты же и правительства с тех пор только тем и занимаются, что переписывают невыполняемые планы уменьшения роли государства, опоры на частный бизнес и иностранные инвестиции в такие же невыполнимые следующие.
Хотя в наш казахский нарратив давно пора вставить простую мысль: именно исповедуемая правительством и Национальным банком либеральная парадигма и привела к нынешнему – де-индустриализованному, сугубо придаточному и внешне-ориентированному качеству казахстанской экономики.
Россию, всячески пытающуюся сохранить свои сырьевые поставки и продолжать импорт высокотехнологичной продукции, последовательно отжимают от того и другого. А заодно отжимают и от долларового рынка. Постепенно, но неуклонно и решительно.
Однако все, что не убивает, делает нас сильнее. А поскольку санкции Россию, точно, не обрушат, остается одно – делаться сильнее. Тогда как Запад, постепенно, но неуклонно и решительно, отжимает сам от себя свою же ресурсную, сбытовую и финансовую периферию, и это никак не делает его сильнее.
Фактически, единственной безукоризненной, во всех смыслах образцовой сразу и сырьевой, и товарной, и монетарной, а заодно и идеологической периферией Запада являемся мы – Казахстан. Чем, может быть, стоило бы и погордиться, однако нашей прозападной образцовости на весь «золотой миллиард» все равно не хватит. Тем более, что связующая нить от американо-европейских нефтяных концессий в Казахстане, это, издевательским образом, трубопровод КТК, идущий через территорию России до порта Новороссийск.
Нет сомнений, что по ходу завершения украинского конфликта судьба как самих западных нефтяных концессий, так и стратегических нефтегазопроводов в Центральной Азии будет пересматриваться. Да, запланированное еще в доковидные и довоенные времена создание к 2025 году общего рынка энергоресурсов Евразийского союза недавно перенесено на 2027 год, но что такое два с половиной года в наше стремительное время?
Современный западный нарратив, даже после вступления в экзистенциональное противостояние с Россией и Китаем, отвергает собственную конечность (поэтому отвергнут даже их собственный классический марксизм) и остается в статике Фукуямовского еще «конца истории». А в таком понимании нападение России на Украину есть роковая ошибка, делающая ее изгоем и обрекающая на поражение.
Санкции в таком нарративе, длительно и последовательно наращиваемые для создания иллюзии переносимости, на самом деле есть накопление кумулятивного эффекта, в конечном счете, подрывающего якобы приспособившуюся к ним экономику.
Если же брать в нарративе столкновения цивилизаций по Хантингтону, перед нами открывается последовательный и логичный процесс: почти всеобщий энтузиазм и верхов, и низов в СССР в перестроечные времена по поводу перехода к рынку и демократии, переходящий в почти такой же всеобщий по поводу нынешнего противостояния российского государства-цивилизации с Западом. Окончательное, казалось бы, установление глобального могущества США и почти полное мировое единство вокруг них, особенно после атаки на башни-близнецы и ввода американских войск в Афганистан, и нынешняя последовательная потеря Соединенными Штатами как своих глобальных позиций, так и сторонников.
Уход из Украины и вообще от опеки над Европой сдерживается только опасением повторения Афганской катастрофы. Германский промышленный форпост уже пущен под нож и переезд если не в США, то в Китай. Чиповое производство на Тайване срочно дублируется, а Японии и Южной Корее предстоят еще тяжелейшие испытания по поводу сохранения своей высокотехнологичной индустрии и переориентации на другие рынки. Самим Соединенным Штатам предстоит пережить уже начавшуюся внутри них гражданскую войну, Евросоюзу в нынешнем виде не сохраниться, Европа возвращается к забытым, казалось бы, событиям перекройки государства и границ предыдущих эпох.
А в таком нарративе санкции против России есть эффективнейший инструмент последовательного ее дистанцирования от переживающей глобальный катаклизм цивилизации Запада. И укрепления ее в собственном цивилизационном качестве.
Нынешний казахский нарратив, в своем этно-националистическом и либерал-догматическом качестве, активно использует угрозу возвращения колониального прошлого через российскую агрессию.
Между тем, реальная угроза для Казахстана, для казахстанцев, а для казахов так и в первую очередь, состоит в обратном: остаться вне формирующегося Евразийского цивилизационного – промышленного, научно-образовательного, гуманитарного и мировоззренческого ядра.
Политика современной России со всей непреложностью демонстрирует не только неприятие чужого присутствия или даже влияния на имперском историческом пространстве. Столь же непреложно демонстрируется и уважение «независимости» постсоветских «суверенов». В самом деле, в нарративе «независимого» Казахстана Кремль всегда добьется недопущения нежелательных для него и реализации необходимых ему проектов. К примеру, подряды на достройку Экибастузской ГРЭС-2, строительства новых ТЭЦ в Кокшетау, Семее и Усть-Каменогорске, а потом и Балхашской АЭС.
Но при этом, будьте уверены, Казахстану не достанется ничего ключевого из тех научно-технических, проектно-конструкторских, строительных и машиностроительных мощностей, которые Россия начинает восстанавливать или создавать вновь.
Все самое важное Россия размещает на территориях, гарантированных от политических неожиданностей и защищаемых, в случае чего, ее военным зонтиком. Совершенно рациональное и единственно возможное поведение. Соседям же «суверенам» – роль дружеской сырьевой (включая отсос человеческого материала), промышленно-вспомогательной и логистической периферии: рынок и капитализм, пусть и в государственном исполнении, еще никто не отменял.
И здесь, кстати сказать, в наш казахский нарратив не худо бы вернуть такое историческое наследие, как марксистскую диалектику. Закономерности смены общественно-политических укладов и теория построения социализма в отдельно взятом государстве выворачивали наизнанку самих Маркса с Энгельсом, тем не менее, оставались развивающими марксизм инструментами научного познавания и объяснения мира. Перекрасившаяся в рыночников партийная верхушка отвергла и прежнюю веру, в статусе компрадор-олигархов они по-другому не могли. Отсюда и густо насаждаемый антисоветизм и «колониальное» прошлое.
Тогда как нам при строительстве провозглашенного Президентом Токаевым Справедливого государства, Справедливой экономики и Справедливого общества без теории социальной справедливости не обойтись.
Впрочем, тема марксизма заслуживает отдельного разговора. А пока завершим вопросом к нашему казахскому нарративу, то есть видению казахской нацией собственного места в формирующемся многополярном мире. Если мы, казахи, будучи исторической частью Евразийской цивилизации, оказались в последнюю четверть века еще и частью Западной цивилизации, если мы сами разделились – и нас разделили – между двумя этими цивилизациями, и если временно вставленная в Западный проект государство-цивилизация Россия ныне восстанавливает самостность, то к какой коренной цивилизации принадлежим мы сами, и между какими цивилизациями нам делать судьбоносный выбор?
Ибо, если выбор не сделаем мы сами, его сделают за нас.
