Развернутая статья председателя верхней палаты парламента Маулена Ашимбаева формально приурочена к пятой годовщине вступления Касым-Жомарта Токаева на пост президента и могла бы рассматриваться как чисто пропагандистская. Это уже второй подобный материал от «акординских небожителей» – ранее свой программный текст опубликовал государственный советник РК. Тем не менее, несмотря на большое количество спорных пунктов, статья позволяет сделать определенные промежуточные выводы об оценке топ-чиновниками ситуации в стране.
Лирика, посвященная гениальным и трудным решениям Акорды в преодолении кризиса с коронавирусом и январскими событиями, нас мало интересует. Обратиться следует сразу к двум базовым тезисам:
• Прежняя модель роста – через постоянное увеличение добычи и экспорта сырья исчерпана. Соглашение ОПЕК+ накладывает неэкономические ограничения на объемы добычи нефти в Казахстане. По другим сырьевым товарам ситуация аналогичная – где-то уже достигнут потолок емкости рынков (например, региональный рынок зерна), где-то имеются инфраструктурные ограничения по логистике (например, вывоз угля или газа).
• Работать с реальным сектором экономики, который обеспечивает высокие переделы продукции, сформировавшиеся олигархические группы не умеют/не хотят (нужное подчеркнуть).
Поэтому ресурсной базы для выполнения социальных обязательств государства с каждым годом будет все меньше. Речь не только о пенсиях, пособиях и зарплатах бюджетников, а шире – о де-факто субсидировании государством всей коммунальной сферы (электроэнергия, водоснабжение, отопление, компенсация аварийного жилья) и социальной сферы (среднее образование и общее здравоохранение).
Выход Акорда видит в сбросе остающихся государственных экономических активов. Примерно так и поступает среднестатистический алкоголик или наркоман: он начинает тащить из дома вещи на продажу.
Однако эти активы, выведенные в коммерческую среду, уже невозможно будет использовать для смягчения социального напряжения. А потому продекларированный поэтапный уход государства от вмешательства в экономику означает, что регулирование экономических процессов будет осуществляться теперь уже коммерческими структурами в интересах максимизации своей прибыли. Все логично – они же должны «отбить» вложенные инвестиции. Поэтому в социальной плоскости после предполагаемой массовой приватизации оставшихся государственных активов Казахстан ожидает вторая «шоковая терапия» в стиле 1990-х годов – рост инфляции, массовое закрытие нерентабельных и малорентабельных предприятий, сокращение избыточных кадров/рост безработицы, усиление эмиграции, внутренние социальные и трудовые конфликты.
Общественные ожидания активной социальной политики со стороны государства – это своего рода мировоззренческий фундамент для всего постсоветского пространства. Посмотрите на результаты стандартных социологических исследований в Казахстане: везде на первом месте в линейке приоритетов населения находятся вопросы, касающиеся социальной защищенности: цены, качество коммунальных услуг, образование, здравоохранение, стоимость жилья и т.п. Тогда как темы, связанные с демократизацией, гражданскими свободами, – глубоко вторичны. Обыватель в нашей стране оценивает качество жизни через «холодильник», а не через «телевизор».
Поэтому акцент в идеологической базе для нового общественного договора в статье поставлен неверно. Ранее использовалась простая схема – патерналистское социальное государство в обмен на политическую лояльность (формула Назарбаева: «сначала экономика, потом политика»). Теперь власть предлагает новую формулу – декларирует демократизацию в обмен на социальную лояльность. Однако она не учитывает ментальность казахстанского общества: если государство заявляет о демократизации как компенсации за рост социального напряжения, то население вправе поставить вопрос о целесообразности такого государства как такового.
Дальнейший отказ от социальных обязательств спроецирует подобное отношение к власти уже и в других регионах страны. Вместо расширения социальной базы Акорда, наоборот, получит ее сокращение. Поэтому выход государства из экономических активов с параллельным отказом от выполнения социальных обязательств не спасет ее от нарастающего снижения уровня поддержки со стороны населения.
Обращает на себя внимание один нюанс: в тексте спикера сената сначала в качестве причины негативных экономических процессов в стране указывается сращивание олигархических групп с госаппаратом, а потом совершенно необоснованно сделан вывод о неэффективности госсобственности в экономике в целом.
Соответственно и первопричина «потерянного десятилетия» иная – ресурсы, которые могли бы пойти на развитие реального сектора экономики, были выведены из страны в офшоры олигархическими группами. Вкладываться в реальный сектор им было невыгодно из-за низкой доли прибыли.
Статья спикера сената подводит нас к ключевому выводу: долгосрочным драйвером развития реального сектора экономики (невывозного/недобывающего) может быть только государство. А потому «приватизационный зуд» у части элиты необходимо купировать как хвост у собаки – минусов от этого шага для обеспечения интересов государства будет больше, чем плюсов.
