Советская власть произвела на свет много причудливых явлений. Но совершенно особенное явление, которое возникло в вегетарианские послесталинские годы, был советский религиозный интеллигент.
Советская власть произвела на свет много причудливых явлений – одни из них были прекрасны, другие – забавны, а третьи – весьма неприятны.
Но совершенно особенное явление, которое возникло в вегетарианские послесталинские годы, был советский религиозный интеллигент. Нет, не какой-нибудь катакомбный правозащитник, а обычный человек, что ходил в свой научно-исследовательский институт, а потом мчался в какой-то укромный клуб.
В клубе этом с придыханием смотрели фильм «Андрей Рублёв».
Во время отпуска эти прекрасные люди ехали на север и привозили стопки слайдов (сейчас уже мало кто помнит священные ритуалы вокруг диапроектора в ожидании сладкого). На слайдах были прекрасные храмы из белого камня и серебряного от времени северного дерева.
А на Пасху в их домах появлялись крашенные луком яйца и лукавое изделие из булочной «Кекс весенний».
В общем, это было чрезвычайно интересное явление – потому что эти интеллигенты питались русской религиозной культурой без религии.
Это было то поколение, что уже не помнило липкий страх верующих, мученичество священников и барабаны антирелигиозных кампаний.
Восхищение храмами и иконами было у них искренним.
И в храмах они искренне крестились (впрочем, иногда путая – слева направо это делать или же справа налево).
В общем, это была Пасха без Поста. Советское наслаждение религиозной фактурой. Этот феномен многое определяет в сегодняшней жизни, но до сих пор мало осмыслен.
Русский человек вообще с большим энтузиазмом относится к возможности разговеться, если не нужно перед этим поститься.
Переменилось с тех пор многое. Оказалось, что церковная жизнь сложна, и в ней много ограничений и установлений.
Интересно, что случилось с постами.
Про Великий Пост говорят много.
Но удивительным образом три других многодневных поста просеиваются через общественное сознание. Точно так же современный обыватель мало помнит о четырёх однодневных постах, да и о том, что почти на каждой неделе среда (в память о предательстве Иуды) и пятница (в память о смерти Христа) – тоже постные дни. В общем, это сложная и стройная система.
Да только в душе обывателя она сводится к одной простой мысли – раз в году до Пасхи мяса не есть.
И вот сейчас, на Масленицу, он норовит наесться до отвала блинов не только с мёдом-рыбой, но и с мясом.
Ан нет, неделя уже мясопустная.
Более того, в конце Масленицы многие добрые мои соотечественники становятся похожи на деда Щукаря. Этот шолоховский персонаж, как и прочие крестьяне, зарезал тёлку, чтобы не отдавать её в колхоз, объелся мясом и «несколько суток после этого обеда с база не шёл, мешочных штанов не застёгивал и круглые сутки пропадал по великому холоду за сараем, в подсолнухах».
Как-то под конец Масленицы на московских бульварах я видел замечательный транспарант «Поститесь с удовольствием!», соединённый с адресом какого-то ресторана.
Про это есть у Гончарова в романе «Обрыв». История следующая: дворовая баба дала зарок за больную барыню, если та выздоровеет. Вместо того чтобы идти в Киев, она обещала всю жизнь не есть мяса. Батюшка, с которым она беседует по этому поводу, спрашивает её вдруг:
– А любишь ли ты мясо-то?
Та честно отвечает:
– И-и-ии, батюшка, нет. В рот его не беру...
– А что ж ты любишь?
– Кофей, – отвечает та.
Тот и наложил епитимью – полгода кофе не пить.
Всё дело в том, что есть старая фраза: «Не то обрезание, кое на теле твоем, а то – кое на сердце твоем».
Ценен не тот обряд, который снаружи, а тот, что проник в душу.
Пост, превращённый в диету, глянцевые советы и кулинарные книги о ста способах нажраться без мяса – не менее нелепы, чем дед Щукарь, сидящий среди подсолнухов.
Непонятно, кого хотят надуть.
Человек, по правилам объевшийся лососем и сёмгой, выглядит смешно.
Не потому, что рыгает и икает, а потому, что этот объедала врёт.
Старушка, доставшая зубы с полочки, чтобы прожевать скоромную курицу, сердцу милее.
Старушке и самой, может, стыдно, но отчего-то, мне кажется, ей простится.
Известно, что от поста отлучали путешественников, беременных и воюющих солдат.
Оттого, что их удел иной. Известно также, что пост – не спор с судьбой и людьми, а послушание иного рода.Пасха – не победа чревоугодия над воздержанием.
Нечто совсем другое.
А старая привычка тянет всё к тому же – «с удовольствием».
Много классиков по этому поводу отметилось – был такой чудесный рассказ Сергея Писахова «Как купчиха постничала»: «Уж така ли благочестива, уж такой ли правильной жизни была купчиха, что одно умиление! Вот как бывало в масленицу сядет купчиха блины есть. И ест, и ест блины – и со сметаной, с икрой, с семгой, с грибочками, с селедочкой, с мелким луком, с сахаром, с вареньем, разными припеками, ест со вздохами и с выпивкой.
И так это благочестиво ест, что даже страшно. Поест, поест, вздохнет и снова ест.
А как пост настал, ну, тут купчиха постничать стала.
Пила сбитень вместо чаю, кушала горох моченый с хреном, бруснику с толокном, брюкву пареную, тюрю мучную, моченые яблоки с мелкими грушами в квасу, а за ужином лещика фунтов на девять – да не впрок пошло.
Легла купчиха спать, глянула в угол, а там лещ. Глянула в другой, а там лещ!
Глянула к двери – и там лещ! Из-под кровати лещи, кругом лещи. И хвостами помахивают.
Со страху купчиха закричала.
Прибежала кухарка, дала пирога с горохом – полегчало купчихе.
Пришел доктор – просмотрел, прослушал и сказал:
– Первый раз вижу, что до белой горячки объелась.
Да понятно, доктора образованны и в благочестивых делах ничего не понимают».
Что до Льва Толстого, то у него есть известный и очень примечательный рассказ про двух стариков, что отправляются в дальние края. Так он и начинается: «Собрались два старика Богу молиться»... Этот рассказ не рассказ вовсе, а притча, поэтому его можно быстро пересказать. Два старика отправились к Гробу Господню, один из них – человек правильный, а другой праведный, но один не хуже другого. Один зажиточный мужик, другой так себе – середняк.
Этот середняк – лысый пасечник, жизнь его небогата деньгами, как голова волосами. Он бредёт со своим зажиточным другом на юго-запад, и друг морщится от того, что лысый курит.
Святости в лысом мало.
Но потом они приходят на Украину, а на этой плодородной земле во все времена голод – частый гость. Товарищи разминулись, и лысый остался в избе, где дети с круглыми надутыми животами, где пахнет тленом, и жизнь выходит смрадом через щели.
Правильный мужик меряет ногами чужую землю, садится на пароход, а лысый пасечник кормит украинцев. Правильный уже в Иерусалиме, а лысый растратил деньги в чужой хате и вернулся обратно.
Правильный стоит в храме и видит, что впереди блестит лысина его спутника.
Каждый, исполнив своё, они стоят потом на пасеке, и зажиточный понял, «что на миру по смерть велел Бог отбывать каждому свой оброк – любовью и добрыми делами».
Это история полна недосказанностей – лысый не открылся голодным, правильный мужик не открыл лысому, что видел его в Иерусалиме, а односельчане не знают, на что пасечник спустил деньги.
Это не сказание о мытаре и фарисее – все молитвы вознесены одинаково, вернее, с одинаковой надеждой.
Все нужны, и никто не лишний – и лысый и бородатый, худой и толстый.
У каждого есть возможность сделать доброе дело – даже не очень далеко отойдя от дома.
