Ровно 105 лет назад произошло уникальное для российской военной истории событие – в руках командования оказались секретные коды Германии, то есть основного противника в Первой мировой войне. Как повлиял на нее тот факт, что содержание немецких радиограмм перестало быть тайной для стран Антанты? И как подобное вообще стало возможным?
От почти одновременного изобретения радио Поповым и Маркони до начала Первой мировой войны прошло всего пятнадцать лет, но представить себе боевые действия без использования нового вида связи было уже невозможно. «Компактные» конфликты Средневековья ушли в прошлое, бои разворачивались на гигантских театрах в тысячи километров, и радио дало немыслимую прежде возможность оперативного управления юнитами, находящимися на огромном расстоянии от штаба.
Естественно, содержание радиограмм, которые генералы и адмиралы рассылали своим подчиненным, живо интересовало противника, поэтому подобные сообщения тщательно шифровали.
Немецкий легкий крейсер «Магдебург» принадлежал к числу новейших кораблей кайзеровского флота. Четырехтрубный красавец, спущенный на воду в 1911-м, считался одним из сильнейших и быстрейших в своем классе. Берлин объявил войну Москве 1 августа 1914-го, а днем позже «Магдебург» на пару с другим германским крейсером «Аугсбург» уже бомбардировал российский порт Либава (ныне латвийская Лиепая).
Это было время, когда мир еще не изжил рыцарских предрассудков, и на многих обстрел города произвел впечатление варварского акта. Немцы хотели уничтожить электростанцию, находившуюся на территории порта Александра III, но под обстрелом оказался и городской госпиталь, а несколько снарядов были намеренно направлены в переполненный отдыхающими пляж. По счастью, погибших не было, а сам обстрел продолжался всего сорок пять минут: немецкие командиры приняли береговые взрывы за ответную стрельбу и поспешили отойти. Но происходящее было трудно трактовать иначе, кроме как военное преступление.
Ждать возмездия пришлось недолго. Уже 26 августа «Аугсбург», «Магдебург», а также эсминцы V-186 и V-26 оказались в Финском заливе, имея задачу найти и атаковать дозорные русские корабли. Однако возглавляемый контр-адмиралом Берингом отряд попал в густой туман, и поневоле крейсеры «разбежались» в разные стороны. По неосторожности своего командира Генриха фон Хабенихта «Магдебург» на 15-узловой скорости выскочил на рифы острова Оденсхольм (ныне эстонский Осмуссаар).
Экипаж предпринял отчаянные усилия для спасения: турбины работали в режиме «полный назад», винты рубили воду, за борт летели боеприпасы и другие тяжелые предметы. Но, к несчастью для немцев, на Оденсхольме находился русский наблюдательный пост, немедленно известивший о случившемся командование в Ревеле. Более того, наблюдатели не смогли усидеть на месте и открыли огонь по суетившимся на палубе немцам из своих трехлинеек. Те ответили пулеметным огнем, заодно расстреляв и находившийся на острове маяк.
По легенде русский радист начал забивать немецкие радиограммы с призывами о помощи, бесконечно выстукивая морзянкой рекламный слоган из лежавшего перед ним журнала «Нива»: «Нет в России ничего лучше шустовского коньяка!».
Оценив ситуацию, командир «Магдебурга» велел заложить в трюм подрывные заряды. Это были своевременные меры: уже в три часа ночи дежурный флаг-офицер доложил о происшествии у острова командующему российским Балтийским флотом Николаю Эссену. Адмирал распорядился направить к месту событий крейсеры «Богатырь», «Паллада», а также дивизион миноносцев. Но первым туда подоспел германский миноносец V-26.
Сначала немцы попытались использовать его, чтобы стащить «Магдебург» с камней на буксире, но тщетно. Тогда Хабенихт приказал начать перевозку экипажа на V-26, а после этого подорвать носовые погреба. Эвакуацию прервало появление русских кораблей, с ходу открывших огонь. Ведя по русским ответную стрельбу, V-26 отвалил от обреченного корабля, развернулся и устремился наутек. Он получил несколько попаданий, в частности 152-мм снаряд угодил в офицерскую каюту, где находились люди, спасенные с «Магдебурга». Тем не менее V-26 сумел вырваться, уйти в море и встретиться там с «Аугсбургом».
Всего в этом бою немцы потеряли 17 убитых, 17 раненых и 75 человек, первоначально определенных в «пропавшие без вести». Позже выяснилось, что 57 моряков из числа «пропавших», в том числе Хабенихт, не успели эвакуироваться с «Магдебурга» и были взяты в плен.
Первыми к немецкому крейсеру подошли миноносцы «Лейтенант Бураков» и «Рьяный». Капитан II ранга Георгий Граф так отразил этот момент в своих мемуарах:
«Крейсер продолжал стоять под флагом, и все его орудия были наведены на миноносцы. Казалось, что он вот-вот откроет огонь, но он не стрелял. Начальник службы связи приказал спустить вельбот и послал на нем к крейсеру лейтенанта Михаила Гамильтона с сигнальщиком и гребцами, вооруженными винтовками. Когда они подошли к борту, лейтенант заметил, что за бортом висит штормтрап. Пристав к нему, он стал взбираться на палубу. При этом он прочитал название корабля: «Магдебург». Поравнявшись с палубой, он увидел, что к нему бегут шесть матросов. Не зная еще их намерений, он выхватил револьвер и вылез на палубу. Все матросы были безоружны, и их лица не носили характера угрозы, так что револьвер оказался ненужным».
Лейтенант осмотрелся: на палубе валялись вещи, потерянные в суматохе эвакуации. Выяснив у немцев обстоятельства катастрофы, Гамильтон велел спустить развевавшийся над «Магдебургом» немецкий флаг и поднять русский. Фалы сильно намокли и их пришлось резать – нож вручил один из немецких матросов.
После этого Гамильтон узнал, что командир «Магдебурга» все еще находится на корабле. Лейтенант отправился представиться немецкому офицеру и сообщил, что тому придется перебраться на русский миноносец.
«Выходя из каюты, он снял висевший на стене кортик и передал его лейтенанту Гамильтону. Но тот вернул его обратно, сказав, что пока командир на своем корабле, он не считает себя вправе его обезоружить, и просил его оставить кортик при себе. Это очень тронуло командира, и он крепко пожал ему руку», – вспоминает Граф.
А потом произошло нечто судьбоносное. Вот как об этом рассказывал сам Гамильтон: «От нечего делать я швырял ногами различные вещи, в изобилии валявшиеся на палубе. И вдруг под пакетом с рубашками я заметил сигнальный код. Не желая привлекать внимание немцев, я стал толкать его ногами к борту и, когда наш вельбот оказался под нами, сбросил его в вельбот».
Историк отечественной военно-морской разведки, капитан 1-го ранга Михаил Партала пишет, что «Сигнальная книга» не являлась собственно шифром, а использовалась для формализации содержания передаваемых сообщений. Это позволяло уменьшить общий объем сообщения и сделать его удобным для передачи. Полученный таким образом текст в виде трехзначных буквенных групп зашифровывали и уже в таком виде передавали в эфир.
Напоследок русские решили обследовать днище крейсера и отправили под воду водолазов. У борта «Магдебурга» обнаружился труп офицера, по всей видимости, случайно сорвавшегося с борта. В руках утопленник сжимал второй экземпляр той самой «Сигнальной книги».
Надо сказать, что русские сразу поняли всю важность того, что попало к ним в руки. «Сигнальная книга» поступила в распоряжение опытного телеграфиста Ивана Ренгартена. Его задача осложнялась тем, что обе найденные книги были без ключа – особой таблицы, по которой коды меняются каждые 24 часа. Предстоял сверхсложный труд, с которым Ренгартен с помощниками справились за месяц с небольшим: они вычислили алгоритм постоянно меняющегося ключа дня и уже с его помощью расшифровали немецкие сообщения.
Вскоре в составе службы связи Балтфлота была создана отдельная радиостанция особого назначения, занимавшаяся радиоперехватом и дешифровкой полученной информации. Таким образом, уже более сотни лет назад русская армия в совершенстве овладела искусством радиоэлектронной войны.
Один из многочисленных примеров: 18 июня 1915 года Ренгартен, перехватив и расшифровав немецкие радиограммы, сумел вычислить местонахождение отряда кораблей коммодора Йоханеса фон Карфа и «навел» на него по радио русскую эскадру. Очевидец так передает этот драматичный момент:
«Вдруг неожиданно все разом склонились над столом, словно по команде. Один стал быстро-быстро записывать цифры на бумаге, другой – вращать какие-то круглые блестяще-черные рукоятки, третий – двигать вверх и вниз по шкале какой-то указатель. «Так, так, – твердит вполголоса Ренгартен, – в тылу голубчики оказались. Недурно. Послушали ваш голосок, а теперь почитаем, что вы там пишете». И быстро перебирая скопированное издание германского кода, наш доблестный радиотелеграфный офицер стал расшифровывать радиодонесение коммодора Карфа. На листе бумаги появились буквы, слоги, фразы. «А теперь дайте-ка мне наш шифр: надо телеграфировать начальнику первой бригады крейсеров. Его это заинтересует. Будет потирать руки».
Верные союзническому долгу, русские поделились находкой с «Магдебурга» с англичанами.
«Русские выловили из воды тело утонувшего немецкого младшего офицера. Окостеневшими руками мертвеца он прижимал к груди кодовые книги ВМС Германии, а также разбитые на мелкие квадраты карты Северного моря и Гельголандской бухты. Русские считали, что Адмиралтейству Англии, ведущей морской державы, следовало бы иметь эти книги и карты. Мы незамедлительно отправили корабль, и октябрьским вечером принц Луи (первый морской лорд Англии Луи Баттенберг – прим. ВЗГЛЯД) получил из рук наших верных союзников слегка попорченные морем бесценные документы», – вспоминал Уинстон Черчилль, являвшийся тогда первым лордом британского Адмиралтейства.
Русский подарок сыграл важнейшее значение в работе секретной «комнаты 40» – дешифровального центра Адмиралтейства, обеспечившего британский флот самой свежей и точной информацией о действиях немецких войск.
Что же касается пленной команды «Магдебурга», ее от греха подальше отправили на Дальний Восток – германская разведка проявляла к ним особый интерес, а русские опасались, что кто-нибудь из моряков догадался о судьбе сверхценных кодов.
В 1918-м Рихард Хабенихт сумел вернуться на родину. В 1920-е против него была развязана кампания в прессе – капитана обвиняли в халатности, из-за которой враг смог получить бесценную информацию. Но Хабенихт подал на злопыхателей в суд и сумел доказать, что на нем нет вины за случившееся.
Останки его бывшего корабля еще долго виднелись на рифах Оденсхольма – Осмуссаара. Даже в 1950-х они служили мишенью в ходе артиллерийских стрельб советского Балтийского флота. А ржавый корабельный колокол с «Магдебурга», говорят, еще в 1980-х висел на волноломе советской военно-морской базы в Лиепае – города, который немецкий крейсер когда-то подверг обстрелу.
