Данная аналитическая статья родилась в виду смены президентов в Казахстане еще летом прошлого года. Никакой видимой реакции на нее не последовало. А посему, участник летучей творческой группы, подготовившей эту записку, решил презентовать её для более широкого круга читателей с припиской: «Читайте все!».
Итак, начнем с практически академических истин: в современном понимании культура существует в трёх определениях/измерениях:
1. Культура антропологическая — со стороны деятельности — есть способ человеческой жизнедеятельности по преобразованию природы, общества и самого человека, выраженный в продуктах материального и духовного творчества.
2. Культура аксиологическая — то есть как ценностная оценка — совокупность произведений человеческой деятельности, ценность которых общепризнанная внутри определённых социальных систем, эта совокупность служит духовной основой и признаком для данной социальной организации.
3. Культура информационно-семиотическая — есть социально значимая информация, передающаяся из поколения в поколение и выражающаяся через ценности, нормы, смыслы и знаки (символы).
Из этих трёх составляющих вытекает и культура в практическом, ежедневном понимании как норма поведения, характерная для данного государства, народа, социума в широком или, наоборот, специфическом – социальном, гендерном, демографическом — охвате.
С этих трёх сторон и рассмотрим культуру РК.
Что касается первого аспекта, то РК находится, вне всякого сомнения, в транзитном периоде. На переходе от советского типа культуры, который являлся, пусть своеобразным, но типом западной культуры, к какому-то другому её типу. К какому именно, будет рассмотрено ниже после анализа текущего состояния культуры в РК.
Западная культура основана на техническом прогрессе, преобразовании природы и создании искусственной среды, где максимально раскрывались бы способности и возможность их реализации для каждого (в идеале) члена общества. Что, по определению, невозможно без увеличения личных свобод каждого члена общества и специальной заботы государства, общественных институтов, семьи по поддержанию и расширению этих свобод во всех сферах человеческой деятельности. Коротко, этот тип культуры – гуманистический. Он всегда подразумевает простую максиму, которую в СССР выражали даже послания примитивных эстрадных песен: «завтра будет лучше, чем вчера». Золотой век всегда впереди, то, что за спиной – архаика, то, что необходимо непрерывно преодолевать. И пресловутый марксизм-ленинизм, хаемый сегодня на каждом углу, безусловно, был идеологической основой такого взгляда.
Культурное наследие при этом в принципе является багажом, который нужно непрерывно инвентаризовать, чтобы избавляться от вещей, мешающих максимальной эффективности современников. Несколько редуцируя: Курмангазы – замечательный композитор, но его нужно каким-либо образом интегрировать в западный тип музыки, тут нужен уже «Брусиловский» (неважно, понаехавший, или воспитанный уже на месте национальный кадр), а в космос можно полететь только со Свиридовым. Скажем, устное творческое наследие это замечательно, но нужна литература, публицистика, философия западного типа. Кинематограф ценен прежде всего обращением к современности, показом нового человека и новых задач, которые перед ним выдвигает жизнь, пропагандой ценностей социализма и коммунизма, либо как наглядный, широко доступный массам метод оценки прошлого с текущих позиций. И так далее…
Всё это с меньшим или большим успехом в КазССР в русле развития всей советской культуры реализовывалось. Пожалуй, самым ярким примером культурного деятеля советского типа в КазССР являлся поэт Олжас Сулейменов. А также оперные и симфонические исполнители, для которых музыка западного типа была естественной и практически единственной средой приложения таланта. Традиционной, народной музыке также отдавалась положенная дань, согласно общей для всех установке «культура национальная по форме, социалистическая по содержанию». То есть, имелось в виду, что любое развитие не может отталкиваться от пустого места, и в этом смысле народная культура и искусство является опорой профессионального, но никогда не является результатом, высшей формой существования человеческого духа.
К казахской литературе такая установка не была применима по естественной причине – из-за почти полного отсутствия произведений литературы западных форм в досоветском периоде (крайне зачаточное состояние…). Профессиональная литература в советском Казахстане создавалась практически с нуля. Литература Казахстана, кроме поэзии указанного выше О. Сулейменова, не была востребована в значимой для всего СССР степени…. – хотя внутри республики именно она приобщала сельские (а если говорим о казахах – то аульные), прежде всего, массы к типу культурного существования в рамках западной парадигмы. В этом направлении работали три знаменитых «М» (Мусрепов, Муканов, Мустафин) и другие писатели и поэты, воспевавшие промышленную экономику, городскую культуру как таковую или её элементы, как желательные, прогрессивные для аула и т.п.
Несколько комический, но характерный пример: детский писатель А. Байтанаев, обрисовывая маленького героя в финале своей известной повести как вполне состоявшегося пионера и (!) нового городского жителя, оставляет ему маленький, призванный увести героя от шаблона, недостаток. Мальчик вполне сносно уже говорит на русском, но не во всех словах учитывает мягкое произношение (мягкий знак), но это, разумеется, будет вскоре преодолено. То есть, в этой простой приключенческой повести речь на самом деле шла, ни больше, ни меньше, как о полноценной, сравнимой по степени важности с религиозной, инициации казахского мальчика в храм западной культуры, науки, техники, образа жизни. Ещё более характерен герой самого известного романа казахской литературы за пределами Казахстана. Абай сознательно противостоит архаическому образу жизни своих соплеменников, народной, т.е. анонимной культуре, языческим элементам мировоззрения, традиционным способам хозяйствования и быта. Счастье народа не на Юге, не на Востоке, а самое главное – не в прошлых веках. Как ни крути, оно – на Западе и …впереди.
Важно отметить, что для большинства деятелей культуры РК, а вслед за ними и непрерывно увеличивающихся культурных масс нового типа, западная культура не была карго-культом, когда форма чего-либо, исторически не свойственного данному народу (племени), имитируется без овладения содержанием и понимания преследуемых целей. И сами деятели культуры искусства, и народные массы, пусть с переменным успехом, но стремились стать полноценными акторами советского/западного типа культуры. И именно в этом смысле, они являлись примером для молодёжи, идущей следом.
Касаясь молодёжной тематики, следует сказать ещё и о т.н. низовых (условно говоря) проявлениях западной культуры на новой почве. Это массовое увлечение рок-музыкой (для интеллигентской страты – джазом), подлинный культ футбола, увлечение жанровым кинематографом, современными, в том числе абстрактными и модернистскими формами изобразительного искусства и т.д. Эти проявления, по мере их укоренения, несмотря на их сложность, также теряли первоначальные черты и свойства карго-культа. Характерным в этом смысле является беспримерный успех эстрадного ансамбля «Дос-Мукасан», являвшимся как бы очевидным примером массового искусства, опирающегося на традицию, но практически без зазора, интегрированного уже в новые формы.
Не имеет значения, сознательно или стихийно советское, т.е. западное, культурное наследие в настоящий момент разрушается, деконструируется, и даже механически отрицается. Это процесс объективный, поскольку того типа государственности, что очевидно для всех, не только больше нет, но никогда не будет. К тому же, носители советского типа культуры сходят с государственной, общественной, семейной арены естественным образом. Это сужающийся культурный ареал, но важно понять, что приходит ему на смену, какие изменения происходят, и будут происходить.
Для этого нужно перейти к рассмотрению второго аспекта/измерения культуры. То есть к ценностям.
Модернизация государственной, общественной и личной жизни всегда происходит на фоне сопротивления традиционному укладу и, соответственно, традиционной культуре, которая является идеологической, как принято говорить, духовной «скрепой» этого уклада. И здесь важнейшим является фактор времени. Каждое следующее поколение, живущее в новых условиях, по естественной причине всё меньше связано с этими «скрепами» – и так до «точки невозврата», когда новый образ жизни, новая культура, иногда это ещё и новый, заимствованный или навязанный язык, становятся доминирующими, и уже сами образуют традицию. Всем известен в этом смысле пример Возрождения, которое образовало как раз тот тип культуры, который позже стал считаться традиционным для всех западных стран.
Сопротивление новой культуре выразилось в Казахстане как обращение к традиционным формам быта, и даже ритуалу, в ключевые моменты индивидуальной человеческой жизни. Т. е. в виде бытовых обрядов, связанных с рождением, смертью, сменой времён года (Наурыз), потреблением пищи, и т. д.
В этом аспекте характерны, например, кладбища. Государственные, общественные, деятели культуры и искусства, достигшие официального признания, упокоились в могилах европейского типа (плита – изваяние – обелиск с высечением календарных дат жизни и смерти, неких строк и символов). То же самое можно сказать о простых людях, полностью принявших новый уклад жизни. В то время как сельские кладбища заполнялись традиционными склепами (мазарами). То же самое можно сказать и о спорте. Культ футбола был, прежде всего, городским, тогда как культ единоборств (борьба, бокс), свойственный именно патриархальному обществу, доминировал в умах сельской молодёжи.
Но не стоит понимать конфликт новой и традиционной культуры в советское время именно как только конфликт духовной жизни сельского и городского населения (хотя даже в России были многочисленные сторонники этого взгляда, т.н. «писатели-деревенщики», композиторы «народной» музыки, защитники традиционных форм семейного быта, который понимался как часть общинного, и т.п.). Этот конфликт связан, прежде всего, с изменением типа экономической деятельности, новыми технологиями, в том числе, применяемыми в обыденной жизни, информационным окружением, непрерывно увеличивающимся «ассортиментом» способов свободного времяпровождения. Грубо говоря, народ перемещался в города не по чьей-то недоброй воле, а по собственному желанию, в том числе в поисках насыщенной культурной жизни неизвестного в сельской местности типа. Чему безусловно способствовало телевидение, пришедшее в сельский дом бывшего кочевника…
Нельзя сказать, что этот конфликт двух культур не осознавался национальной интеллигенцией именно как конфликт, который необходимо преодолеть. Характерна в этом смысле казахстанская архитектура. В ней, изначально опирающейся на европейские формы, по мере становления, то есть осознания необходимой подлинному творчеству самобытности, появлялись признаки, не доминирующие формы (иногда просто символы, рисунки) восточной, в том числе культовой архитектуры. То есть, какими бы причинами это ни было вызвано, объективно прошлая культура интеллигенцией понималась как то, чему необходимо отдавать дань, чтобы с наименьшим сопротивлением двигаться к будущему. Фактически это была попытка обмана не полностью интегрированных в западную культуру масс, подмена сущности традиционных «скреп» механическим указанием в их сторону. Невозможно забыть рекламные фотографии казахских кинорежиссёров, ряда писателей (поэтов) в американских шляпах, – люди не понимали, и не понимают, что это символ их собственного смертного (не в физическом, разумеется, смысле) приговора.
Предполагалось, что само время сотрёт противоречие между традиционной и новой культурой, сделает его неактуальным. Этого в силу политических перемен не произошло. Существует мнение, видимо не беспочвенное, что Казахстан не дошёл до «точки невозврата» к патриархальному образу жизни примерно на дистанцию одного поколения. Прямым, но не единственным подтверждением этого взгляда на положение вещей, является тот факт, что видимое сопротивление западной культуре и западному образу жизни, началось ещё тогда, когда новое государство не было создано, политические перемены не произошли, но сила существующего социалистического (т.е. идеологически – западного) государства начала резко ослабевать, в середине 80-х годов. Говоря о политической составляющей этих процессов, можно отметить, что субъектом здесь была именно сельская молодёжь, пусть и временно проживающая в городе, то есть народные массы не полностью ещё интегрированные в западный тип культуры.
Но следует всё-таки принимать в расчёт, что не один только фактор времени в этом смысле имеет большое значение. Огромную роль оказывают влияние соседних народов и государств, традиционные религиозные верования, историческое наследие. А главное, пропорция городского (автоматически приверженного модернизму из-за участия в современных видах хозяйственной деятельности) и сельского населения. Говоря о последнем факторе, можно указать в виде примера, что кемалистская Турция или шахский Иран так и не прошли «точку невозврата», не стали по-настоящему светскими государствами (т.е. государствами западного типа) именно из-за недостаточного внимания, даже игнорирования данного фактора, отсутствия осмысленного стремления к изменению этой пропорции, непрерывного особого внимания к ней. То есть, сыграло роль высокомерное, автоматически подразумеваемое превосходство западного типа культуры над традиционным восточным. Это превосходство было очевидно для интеллектуальной элиты этих стран, но не до конца понятно народным массам, не связывающим (ошибочно) материальный прогресс с развитием и изменениями в культурной сфере. То есть этим элитам не хватило внимания, проявляемого, прежде всего, в попытке модернизации культурного модуса сельских соотечественников. Хотя, к примеру, Советская власть, весьма эффективная до определённого периода, уделяла именно такое целенаправленное внимание данному аспекту. Сельские клубы, кинопередвижки, лекторы общества «Знание», культурные десанты выдающихся писателей, музыкантов, артистов, организации экскурсионных поездок сельских школьников с целью посещения музеев и филармоний, специализированные радиостанции и печатные СМИ, и т.д.
Этот урок вряд ли стоит забывать, кому бы то ни было.
Теперь к современному положению вещей в этой сфере.
Как отмечалось выше, советский, то есть западный тип культуры в новом государстве перестаёт не только доминировать, но просто существовать. То, что ещё сохранилось приблизительно в прежних формах – кинематограф, театр, эстрада, СМИ - носит остаточный, рудиментарный, а то и пародийный характер. Перефразируя образно: не то, чтобы имеют место попытки налить новое вино в старые меха, в старые меха нынешние культуртрегеры пытаются залить жидкость, которая вином даже не является.
Характерны в этом смысле четвертьвековые попытки создать культурный теоретический журнал, способный консолидировать интеллектуальную элиту, если не организационно, то хотя бы идеологически. «Шахар», далее везде, – ничего не вышло. Ладно, не вышло с общетеоретическим, то хотя бы в области кино. Тот же результат. Короткие периоды существования журналов – и в небытие. В области литературы – жалкая, даже жалчайшая «Нива», и «Простор», которые явно перестанут существовать, когда на погост отправится последний член русской секции литературы Союза Писателей Республики Казахстан, ибо государству спонсировать станет элементарно некого. Подозреваю (но не утверждаем), что в области казахской искусствоведческой мысли и литературы положение примерно такое же. Причём здесь дело не только в изменяющемся культурном климате, а ещё в элементарной демографии. Чтобы сохранять хотя бы видимость наличия светской культуры в государстве и обществе необходимо каждый раз прилагать всё большие усилия, однако число «фигурантов», способных на такие усилия, непрерывно тает. Из этой ситуации выхода не существует. Это нужно просто принять, планируя любые действия в этой сфере.
Разумеется, эти процессы не происходят изолированно, а в той или иной степени характерны для т.н. развитых стран. Художественные тексты имеют всё меньшее значение, невербальные способы воздействия на массы – всё большее. Именно на этом невербальном поле существует нынешняя связь культурной жизни.
Сейчас, помимо откровенно коммерческого кино, опирающегося на бытовую тематику, обязательно поданную в гротескном - комическом или сентиментальном - духе, существует словно бы подпольный кинематограф, где вышеназванная проблема рассматриваются через призму индивидуальных судеб киногероев. Кинематограф о лишних людях. Он в большинстве измерений, которое имеет кино, практически бессмыслен. Тем, кого эти проблемы касаются, никакие рассказы об их собственном положении не очень-то и нужны. Им нужна смета, чтобы самим начать рефлексировать в том же духе. Тем, кто способен хоть как-то влиять на ситуацию, эти проблемы не то чтобы не интересны, а просто параллельны их житейским и прочим устремлениям. Бессмыслен в большинстве измерений, кроме одного – личной попытки интегрироваться в западный мир. Это кинематограф по самой своей сути – фестивальный. Жизнь страны, соотечественников здесь элементарный, подвернувшийся в силу обстоятельств, материал для экзерсисов, параметры которых заранее и невероятно жёстко определены внешней силой. Этого искуса, на данный момент, не избежал ни один из молодых и не очень молодых «подпольных» кинематографистов. Все они идут, условно говоря, по пути Д. Омирбаева, число зрителей которого во Франции (в абсолютных цифрах совсем небольшое) всегда превышало число зрителей в стране, где он собственно свои фильмы делает. Это нисколько не смущало и не смущает мэтра. Не смущает и последователей. Они служители особого культа, о котором будет сказано ниже, через один абзац.
В этом смысле, единственная попытка хоть как-то разнообразить современный культурный ландшафт и всё-таки начать разговор с массами о реальном положении вещей могли бы стать телевизионные сериалы. И это – единственный путь, который в настоящее время вообще возможен. Но по нему до настоящего времени никто не движется. Сериалы, снимающиеся во всё большем количестве, повторяют худшие образцы псевдо-коммерческого (на самом деле он тоже, по объективным причинам, не может быть самоокупаемым) кинематографа и худших турецко-российских образцов. Что с этим делать, непонятно. Но если делать – то только на этом поле. Другого способа обратиться через искусство к народу элиты просто-напросто не имеют. По всей видимости, на самом верху есть понимание этого обстоятельства. Но спускаемый заказ всегда обращён к материалу прошлого. Предполагается, что именно славная история способна цементировать народ для решения больших задач. На самом деле это – тупик. Тем более, когда речь идет о «славной истории», почему то, прежде всего подразумевают, так сказать, дальнюю историю, эпоху батырства и, если вещи называть своими именами, историю осколков Золотой Орды в виде казахских жузов, которыми «командовали» ханы, т.е. постепенную историю деградации и угасания конно-кочевой цивилизации. Урбанизированную молодежь, или стремящуюся к современным формам искусства, обращенного к будущему, к тому, что еще не произошло – этим (имеется в виду «батырством», основанным на кочевом образе жизни, который уже канул в прошлое!) вряд ли можно просто заинтересовать даже через призму культуры. Точнее будет сказать – возможно! – но нет таких кадров. Это дело исследователей, науки, в данном контексте – исторической науки, которая сегодня плодит одни мифы. Да дело даже не в этом – дело в ином, нет альтернативы, нет реяния свободного духа, нет, как сегодня принято обозначать это реяние, креатива…
Победить в прошлом никого нельзя, а религиозный миф всегда будет более славен, чем любой другой. Но у нас религия приобретает весьма специфическое отражение в массах. А, скажем, телевидение просто не способно дать того, за чем молодёжь все больше привыкает ходить к служителям культа, а то и к адептам радикальных течений. Ситуацию могли бы взорвать сериалы, прямо обращающиеся к реальным проблемам текущей жизни, к бытовым, экономическим, политическим обстоятельствам жизни миллионов людей (в соседней России это понимание в настоящий момент уже как-то проявляет себя). Но будет ли на это заказ сверху – вопрос, кажется, риторический. Производство сериалов без спонсирования государством для распространения через интернет на данный момент утопия во всем мире, кроме американских сетевых игроков или структур, связанных с ними.
Но что же ожидает Казахстан на культурном поле в ближайшей перспективе?
Ключевое слово тут – распространение и доминирование карго-культа. Формы западной культуры волей-неволей, независимо от чьего-либо желания, будут заимствоваться, такова технологическая погода во всем мире. Вместе с тем это, допустим, совершенно не означает, то латинская графика казахского языка (кстати, когда то использовавшаяся сравнительно короткое время…) вдруг волшебным образом наполнит подлинным прогрессом какую-то часть нации, всю нацию, а следовательно, и государство…
Грубо говоря:
- Димаш будет петь, причем его нью-йоркское выступление, когда он восседал на некой колонне играя на домбре - это все таки не главная фишка его концертов (т.е. это все равно несравнимо с его оригинальным исполнением мировых хитов…)
- а юная шахматистка - побеждать в мировых турнирах…
Но одновременно будет расти число людей, которым ничье пение элементарно не нужно, а шахматы вообще понимаются даже не как бессмысленное, а как греховное занятие. Какая тенденция возьмёт вверх, насколько драматичным или трагическим будет сам переход в новую культурную парадигму народа и государства – гадать бессмысленно. Тут всё зависит не от одного Казахстана, а от состояния дел в мире. Мы после распада СССР стали маргиналами. Это необходимо понять и принять, чтобы хоть как-то двигаться дальше. Но из самого определения маргиналии (заметки от руки на полях чужого напечатанного текста) следует, что принять участие в какой-то команде придётся. Определиться с выбором команды – вот что сейчас главное. Это должно быть единственно заботой культурной и некультурной элиты. А до этого о конкретных цветах спортивной формы (речь, разумеется, о реальном наполнении культурной жизни) говорить бессмысленно...
