Анатолий Луначарский спас не только русский театр90 лет назад, 26 декабря 1933 г., в далёкой Ментоне (Франция) окончил свой жизненный путь один из самых выдающихся деятелей советской эпохи Анатолий Васильевич Луначарский (1875–1933), 150-летие которого будет отмечаться уже через два года. И это прекрасный повод вспомнить о первом наркоме просвещения РСФСР, почти 12 лет входившем в состав революционного правительства. Луначарскому не повезло: после смерти он был почти забыт, в 1960–1970-е годы начали вновь издаваться его труды, из него стали лепить почти что святого, идеального наркома просвещения, который противостоял якобы сталинскому режиму, однако ни одного серьёзного исследования его насыщенной событиями жизни так и не появилось вплоть до эпохи, когда и самого наркома причислили к «тёмным фигурам революции», вспомнив характеристику Леонида Андреева: «Луначарский со своим лисьим хвостом страшнее и хуже всех других Дьяволов из этой свирепой своры… Светлый луч в тёмном царстве – так, вероятно, он сам мыслит про себя, ибо кроме всего он человек пошлый и недалёкий». Луначарского стали даже называть в 1990-е годы культурным нэпманом, развращённым привилегиями и путешествиями за границу, а потом он опять выпал из сферы общественного внимания.
Сегодня пришло время серьёзного исследования биографии наркома, и дело здесь не только в остававшихся ещё в архивах под спудом «засекреченных» документах о его роли в строительстве нового общества, но даже в невыясненности многих эпизодов его биографии. Начать с того, что он был сыном статского советника А.И. Антонова, но причуды судьбы подарили незаконнорождённому ребёнку «звонкую» фамилию его отчима В.Ф. Луначарского, который сам был внебрачным сыном полтавского помещика польского происхождения Ф. Чарнолуского и крепостной крестьянки. От отчима Луначарский получил и своё дворянское звание. Лишь около пяти лет он прожил в Нижнем Новгороде с матерью и отцом, после смерти которого семья перебралась в Киев. И раннее приобщение юного Анатолия к социал-демократии в киевской гимназии, и его учёба в Цюрихском университете, и ознакомление его с Европой, и его последующая тюремно-скитальческая эпопея, занявшая почти 5 лет, и участие в первой русской революции, и дальнейшая более чем десятилетняя эмиграция лепили из него «твёрдого революционера», но с «культурным уклоном», как будто бы судьба специально готовила из этого увлекающегося поэзией, драматургией и филологией интеллигента, написавшего за свою жизнь тысячи статей, будущего наркома просвещения. И стал он им совсем немолодым – почти в 42 года!
Окончательно вернувшись в «лоно большевиков» в 1917 г., Луначарский заслуженно занял пост наркома просвещения и, преодолев первый шок несостоявшейся отставки, связанной с ноябрьскими событиями в Москве, с головой погрузился в работу по спасению наследия прошлого, став, безусловно, ключевой фигурой в культурной истории «красного проекта». Возглавляя Наркомат просвещения, он руководил образованием всех уровней, наукой, театрами, литературой, музеями, изобразительным искусством. Под его руководством осуществлялась гигантская работа по ликвидации неграмотности, организации библиотек и музеев, издательского и архивного дела. Особенно важна и интересна его заметная роль в жизни научного сообщества и в бушующем страстями мире искусств.
Показательно, что деятельность наркома сопровождали постоянные конфликты с Лениным: то по поводу Пролеткульта и роли левых деятелей искусства, в том числе футуристов, то по поводу монументальной пропаганды и неоднократного стремления Ленина закрыть Большой и другие академические театры, которые наркому удавалось неоднократно спасать, то по поводу перестройки деятельности Наркомпроса и гонений на интеллигенцию, то по поводу пайков мастерам культуры и платности обучения в период нэпа. В этих битвах Луначарский часто проявлял себя бесстрашным Дон Кихотом, готовым уйти в отставку, чем заслужил уважение того же «несговорчивого» Ленина.
Свою творческую ипостась, проявлявшуюся в разных жанрах, нарком не смог затушить в себе даже в периоды самого напряжённого положения первых лет революции. Удивляет, что в суматохе наркомпросовской работы нарком находил время для стихотворного творчества, которое играло для него роль переключения интеллектуальной энергии. Любопытно, что нарком совсем не стремился печатать свои стихи. Иначе складывалась судьба его пьес, которые он старался не только публиковать, но и ставить в театрах. Правда, и с ними всё было не так гладко: из его более чем 45 пьес около десяти до сих пор не обнаружено, а часть осталась незавершённой. Свои самые значительные пьесы Луначарский написал именно в первые годы революции, и часть из них, такие как «Королевский брадобрей», «Освобождённый Дон Кихот», «Иван в раю», «Медвежья свадьба», «Яд», с успехом шла во многих театрах Советской России и даже в зарубежных странах.
После смерти Ленина начинается завершающий период работы Луначарского на посту наркома с постепенным отдалением его от большевистской элиты, с нарастанием числа его конфликтов на пути к «великому перелому», связанных с недостаточным финансированием образования, с распродажей сокровищ Эрмитажа и других музеев страны, с начинавшимися сносами храмов и монастырей. Эти конфликты и привели в итоге к отставке наркома в сентябре 1929 г., что до сих пор было скрыто в архивах «за семью печатями».
Отношения Луначарского со Сталиным складывались долгое время в уважительно-деловом ключе, о чём может свидетельствовать хотя бы отклик самого Сталина в 1925 г. на ответ наркома о нежелательности присвоения нескольким артистам Большого театра к его 100-летию звания заслуженного артиста: «Уважаемый тов. Луначарский! В делах искусства, сами знаете, я не силён и сказать что-либо решающее в этой области не смею. Я думаю и продолжаю думать, что Россия ничего не потеряла бы, если бы было присвоено звание «заслуженных» в числе многих других ещё трём безусловно способным работникам искусства. Но так как профсоюз возражает, то было бы неуместно настаивать на «присвоении».
Найденная в архивах неизвестная ранее переписка Луначарского со Сталиным 1927–1929 гг., что было сделано в процессе подготовки автором этих строк книги «Анатолий Луначарский. Дон Кихот революции» (серия «Страницы советской и российской истории»), показывает, что эти деятели находили общий язык по многим вопросам культурного строительства, начиная, к примеру, с их совместной поддержки постановки во МХАТе «Дней Турбиных» М. Булгакова и кончая сохранением Ясной Поляны. И именно Сталин, когда Луначарский выступил в 1929 г. против музейных распродаж и сноса в Кремле Чудова и Вознесенского монастырей, поддержал идею наркома, что его уход с поста произойдёт мирно, «по собственному желанию», и что далее Луначарский становится председателем Учёного комитета при ЦИК СССР. Это позволило ему в последние годы жизни фактически возглавить всю научную работу в стране, став при этом академиком. И именно Сталин поддержал в августе 1933 г. переход «потерявшего здоровье» Луначарского на дипломатическую работу в качестве полпреда СССР в Испании. Так что никаких «гонений» Сталина на видного большевика-ленинца не было, наоборот, Луначарский в ходе многолетней борьбы с оппозицией всегда поддерживал в той или иной степени Сталина.
Долгие годы Луначарский служил для интеллигенции «громоотводом». Он участвовал в судьбе её видных представителей, в том числе мировой величины. Многие благодаря ему пережили ужасы революции и Гражданской войны, красный террор и репрессии, гримасы нэпа и ускоренного строительства социализма, бытовые лишения и идеологические гонения. За кого только не заступался нарком в те годы: И. Бунин, С. Есенин, А. Блок, Н. Гумилёв, И. Шмелёв, В. Брюсов, М. Булгаков, Ф. Шаляпин, С. Прокофьев, К. Станиславский, В. Мейерхольд, В. Вернадский, А. Бенуа, Е. Тарле… Не во всех случаях удавалось добиваться успеха, но если описать все эти примеры заступничества – получилась бы объёмная книга.
Луначарский запомнился своим толерантным отношением к разным направлениям литературы и искусства: он сыграл видную роль в определении в 1925 году взвешенной политики партии в области литературы, поддержав так называемых попутчиков; своим призывом «Назад к Островскому» он спас русский театр от падения в бездну левизны; активно помогал таким молодым талантам, как Д. Шостакович и Д. Ойстрах, и налаживал связи с Академией наук.
«Грех» поддержки Луначарским футуристов и левацких деятелей в искусстве – это скорее миф, чем реальность. В крайне важном письме к главному редактору «Красной Нови» А.К. Воронскому 9 июля 1923 г. нарком сообщал: «Я совершенно согласен с вами, что наступило какое-то смутное время для русской литературы, и, разумеется, весьма резко расхожусь с разными гримасами Лефа… Я очень большой сторонник того ренессанса реализма, который, теоретически по крайней мере, всюду начинает провозглашаться. Нам буквально как хлеб нужен сейчас в литературе, в театре, в живописи, в музыке, в плакате, в графике реализм, притом реализм, который исходил бы приблизительно из передвижнических, классико-реалистических основ, но, конечно, только исходил бы и был бы более резок, более демонстративен, более монументален… Мне кажется, что это начинает сознаваться всеми… Конечно, интересно было бы начать соответствующую кампанию».
Луначарский выступил против «чванства» так называемых пролетарских писателей: «То, от чего надо всемерно предостеречь ВАПП, коммунистических и пролетарских писателей, – это переоценка своих заслуг, всяческие признаки чванства, нежелание серьёзно учиться на величайших образцах нашей и иностранной литературы». «Надо усвоить себе ту истину, – утверждал нарком, – что искусство идёт многими путями и должно идти ими. Я могу с уверенностью сказать, что никогда Советская власть не позволит никаким мономахам объявить законной только одну группу художников, а остальные отвергнуть».
Луначарского можно упрекнуть во многих просчётах, но одного у него не отнять: Дон Кихот революции свято верил в благодатную силу культуры в деле формирования «нового человека». И на этом фронте он сумел добиться многого, хотя сам был фигурой сложной и противоречивой, со своими заблуждениями и ошибками. Он был не столько политик, сколько интеллигент, втянутый в политику, он был интеллигент среди большевиков, большевик среди интеллигентов. По справедливому замечанию М.Н. Покровского, Луначарский стал человеком, «лучше которого партия не могла найти». Действительно, трудно представить себе кого-либо другого из узкого круга «ленинской гвардии» на месте первого наркома просвещения. И не случайно многие её представители сами от этого поста отказывались, как это было с Л.Д. Троцким и Н.И. Бухариным.
В письме к поэтессе А. Барковой в феврале 1920 г. Луначарский заявил: «Мы живём в восхитительное время; кто этого, хотя бы в муках, не чувствует, – тот не современен». Ему повезло жить в «восхитительное время», творить «новое человечество», и, хотя всё это происходило «в муках», он мог гордиться тем, что успел сделать. В своём дневнике в 1930 г. он оставил показательную запись: «Я совсем мало создан для нашего свирепого времени. Конечно, я революционер ради огромного расцвета сильной, светлой и справедливой культуры. Но лес рубят – щепки летят. Допустим, я сам ничего не совершил тяжёлого. Однако нельзя же прятать от себя, что я в конце концов отвечаю за всё, а ложных страданий причиняется много, и не видно конца. Да, без революции нелегко улучшить ужасное это общество, но какой же ценой даётся эта победа? Да ещё даётся ли?»
«Цена революции» была действительно высокой, и Луначарский понимал, что и он «отвечает за всё», однако оставался при этом верен её идеалам. Луначарскому предъявляют немало обвинений: и в слепой вере в дело революции, и в забвении нравственных норм, и в атеистической пропаганде, и в поддержке ошибочных экспериментов, и в приспособлении к партийным установкам сурового времени. Однако главная его заслуга заключалась в защите культурного наследия, интеллигенции и деятелей искусства в жестоких условиях революции.
«Тот, кто выражает черты своего времени, роднящие его с будущим, оказывается бессмертным» – так говорил нарком о классиках. Относил ли он эту максиму к самому себе, можно только гадать. Однако по прошествии многих десятилетий имя Луначарского на исторических скрижалях не потускнело. Герой своей эпохи, он нёс и сберегал те начала, которые находят и ещё будут находить отклик в будущем, и главные из них – вознесение культуры на высочайший пьедестал и признание важнейшей роли в её развитии именно государства.
Ещё до революции харизма Луначарского часто придавала ему черты «духовной фигуры». Блаженным Анатолием назвал его Г.В. Плеханов, апостолом терпимости наркома называли многие из тех, кто помнил его дореволюционные попытки «богостроительства», которые привели к почти восьмилетнему разрыву Луначарского с Лениным и его отдалению от руководства большевиков. Что касается Дон Кихота, то этот образ сопровождал Луначарского всю жизнь: этим именем его называли соратники по партии за необычное и часто непримиримое поведение, за защиту им многих жертв гонений и репрессий. Сам же он сразу после Гражданской войны сочинил пьесу «Освобождённый Дон-Кихот», в которой отразил свои идеалы.
