Настырно пропихивая концепцию множественной религиозности, руководство страны не объединяет, а, напротив, разъединяет граждан, создавая в и без того рыхлом и раздираемом противоречиями обществе линии дополнительных разломов: как между верующими различных конфессий, так и между сторонниками религиозного и светского пути
Одним из китов, на котором держится доктрина внутренней политики современной РФ, является постулат о “многоконфессиональности” российского государства, являющийся зеркальным отражением другого, более раннего постулата - о его же многонациональности.
Теракт в “Крокус Сити”, дополненный затем целой волной жестоких преступлений против русских, совершённых “этническими мусульманами” из числа мигрантов, вынуждает русское общество всерьёз задуматься над истинным смыслом и (главное!) последствиями так называемой “многоконфессиональности”, упоминание о которой с определённых пор сделалось де-факто обязательным для всякого “государева человека”.
Итак, нам говорят – многоконфессиональность. Но что же она несёт обществу на практике?
Уже по своему характеру, по тому месту, какое Кремль отводит политике поддержания “традиционных для России конфессий” (а именно в эту формулу и упаковывается многоконфессиональность) становится очевидным, что она входит в противоречие и с содержанием, и с духом статьи 14 Конституции РФ. Данная статья, напомню, формулирует ключевые принципы взаимоотношения общества, государства и религии. Их три.
Во-первых, государство наше определяется как сугубо светское. Во-вторых, гражданам гарантируется, что никакая религия (религии) не могут быть установлены для них в качестве обязательных. В-третьих, (самое важное!) Конституция прямо отделяет всякую религию от государства и, соответственно, от прямой государственной поддержки. То есть на деле, под речения о защите “традиционных ценностей” (толкование коих по-прежнему размыто) многоконфессиональность используют как своего рода, отмычку, посредством которой вскрывают (и не без успеха!) защитный механизм в лице основного закона, снимая барьеры на пути самой назойливой и даже агрессивной религиозной пропаганды. “Многоконфессиональное” общество по определению не может быть светским, поскольку в той трактовке, которую придаёт вопросу о месте религии в обществе современная власть, собственно светскости места остаётся всё меньше – она постепенно подменяется приоритетом религии, которой, оказывается, ещё и “много”.
Но ползучее наступление на Конституцию – не единственное прегрешение в действиях тех, кто странным образом любит эти всевозможные “много-”. Куда опаснее по масштабу исторических последствий видятся два других органично вытекающих из принципа многоконфессиональности следствия. Утверждение принципа многоконфессиональности, во-первых, де-факто закрепляет за религиозными учениями право направлять идеологический вектор государства, а, во-вторых, означает признание равноправной множественности этих учений.
Такой подход к разрешению религиозного вопроса в известном смысле является беспрецедентным. Никогда прежде - ни в дореволюционную, ни, само собой разумеется, в советскую эпоху - духовные начала общества не пытались растворить во множественности. Тем более религиозной.
В более близкие к нам времена СССР абсолютно все религии объявлялись вредными предрассудками, служащими питательной средой для прорастания реакционных идей, и все семьдесят лет советской власти государство разными методами (вплоть до беспощадных) с ними боролось.
Идеализируемой сегодня правящими верхами царской России понятие многоконфессиональности было тем более чуждо. При царях государственной религией провозглашалась лишь одна – православное христианство. На представителей же иных конфессий и вер налагались существенные ограничения, вплоть до откровенной дискриминации и запрета занимать должности на госслужбе. И такое положение сохранялось до самого 1917 года, когда свобода вероисповедания (но равно и свобода от него) была провозглашена советской властью.
При вдумчивом размышлении очевидно, что подход к религиозному вопросу и в царской, и в советской России (при всей их внешней противоположности) был подчинён общей, в сущности, логике. Она требовала чёткого и единого стандарта: либо одна государственная религия при ограничениях на другие (как в дореволюционную эпоху), либо государственный атеизм при подавлении всех без исключения религий вообще (как при СССР).
Но чем же плохо для современной России духовное многоцветье?
В сущности, тем же, что и родственная ему доктрина многонациональности.
Только очень наивный или несведущий человек может всерьёз полагать, что религия учит абстрактному “добру”. Всякая религия учит, в первую очередь, самой себе и всеми способами стремится подчинить и человеческое сознание, и общественную жизнь, и даже быт целиком, без остатка. Нетерпимость и фанатизм – не случайные срывы и не следствие происков “экстремистов”. Они - результат погружения в религиозную идею, результат буквального следования её заветам. Массой примеров практический опыт свидетельствует, что чем глубже степень внедрения религии в умы, тем больше будет в жизни разного рода мракобесия и ретроградства.
Религия религии, как известно, рознь, и это тем более не сулит сегодня ничего хорошего. Основные религиозные учения, представленные в России, уже в базовых своих положениях не стыкаемы друг с другом, потому подталкивание верующих к погружению в веру приведёт не к общественной консолидации (что в качестве государственной цели провозглашает сегодня власть), а ровно к обратному – к усилению внутренней конфронтации и раздраю.
Создаётся впечатление, что авторы политики многоконфессиональности не потрудились ознакомиться даже с азами тех учений, что они намереваются продвигать и лелеять.
Верующие христиане не могут признать основателя ислама Мухаммеда пророком, равным тем, что упомянуты в Библии. Как не могут признать и правомочности почти всего того, что является неизбежными проявлениями следования исламу: отрицания светского законодательства, многожёнства, джихада.
Верующие мусульмане никогда не признают Иисуса Христа богом, как не признают приоритет Библии или чудодейственность икон. Всегда и всюду верующие мусульмане будут стремиться установить шариат, ибо лишь один этот свод только и в праве регулировать жизнь последователя ислама.
Христианская вера во второе пришествие и вера мусульман в приход Махди никак не вяжутся ни между собой, ни с иудейскими представлениями о втором мессие, который христианскими богословами трактуется как Антихрист, а мусульманскими богословами не признаётся вообще.
Все три авраамические религии никоим образом не стыкуемы с буддизмом, который в глазах их адептов граничит с чем-то вроде язычества или “ширка”.
Наконец, религии, поднимаемые сегодня государством на щит, чем дальше – тем явственнее обозначают свою враждебность атеизму. И если в русских регионах страны дело ограничивается просто резкими высказываниями церковных иерархов, то в некоторых мусульманских республиках Северного Кавказа он уже почти официально поставлен вне закона.
Настырно пропихивая концепцию множественной религиозности, руководство страны не объединяет, а напротив, разъединяет граждан, создавая в и без того рыхлом и раздираемом противоречиями обществе линии дополнительных разломов: как между верующими различных конфессий, так и между сторонниками религиозного и светского пути. И даже если в укреплении религий власть видит не мост в клерикальное будущее, а всего лишь средство укрепления неких расплывчато понимаемых “духовных начал”, то и здесь средство выбрано неудачно.
Государствообразующий русский народ, расставшийся с традиционным укладом, прошедший через научно-техническую революцию, урбанизацию и всеобуч, к массовой религиозности всё равно уже никогда не вернётся. Топорное навязывание православия сверху вызывает скорее подспудную реакцию отторжения, особенно среди молодёжи, которая, как свидетельствует социологическая статистика, наименее подверженная влиянию религии страта. Более того, совокупность фактов указывает, что степень подлинного интереса русского народа к религии падает год от года. Созданный в своё время вокруг религии ореол благородного мученичества изрядно померк, а “второе крещение Руси”, несмотря на усилия государства, оказалось показным и поверхностным.
Среди мусульман, разумеется, картина иная, ислам действительно играет важную роль в жизни большинства “этнических мусульман”. Но поощряемое государством развитие исламской духовности, как свидетельствует жизнь, ведёт не к достижению гармонии с окружающими, а к нарастанию между исламской уммой и остальным обществом конфликтности и вражды. Бездумное распахивание дверей перед религиозными проповедниками подталкивает не только к обособлению и отчуждению мусульманских регионов РФ от остальных частей страны, но и к дополнительному “разогреву” многомиллионной массы мигрантов, идейно вооружаемых против “кяфиров”: как верующих православных христиан и представителей иных конфессий, так и просто равнодушных к религии, светских людей.
Высшие руководители России любят обвинять ранних большевиков в закладке разнообразных мин под государство, подрыв которых в конце 80-х будто бы и привёл к обрушению СССР. Но прежде, чем винить Ленина, умершего ровно век назад, им стоило бы оборотиться на себя и задуматься: какой разрушительной силы мины они упорно подводят под российскую государственность прямо сейчас? Людская кровь в центре России, за тысячи километров от фронта, льётся почти каждый день, и конца – края кровопролитию на религиозно-культурной и национальной почве не видно. Лишь абсолютный зашоренный в идейном плане человек либо абсолютный лицемер возьмётся утверждать, что в кровавом расстреле в том же “Крокус Сити”, как и во множестве иных расправ мигрантов с русскими людьми не присутствовал религиозный мотив.
Что же, спрашивается, ожидает русское общество, когда идея многоконфессиональности окажется реализованной в РФ до конца?
