235 лет назад, 17 декабря 1788 г., в семь часов утра русская армия под началом Григория Потёмкина начала штурм турецкой крепости Очаков. Через час с четвертью крепость была взята — трофеями русских стали 323 пушки и 180 знамён.А если учесть резонанс этой победы, а потом ещё и отдалённые последствия, то выйдет, что именно «Очаковское взятье» стало главным событием не только кампании 1788 г., но и всей Русско-турецкой войны 1787-1791 гг.
На первый взгляд это может показаться странным и даже несправедливым. В самом деле — та война прославила русское оружие целым рядом впечатляющих побед. Разгром турецких войск под Фокшанами и при Рымнике в 1789 г., потом, в 1791 г., — взятие неприступной крепости Измаил...
Эти триумфы русской армии и лично Александра Суворова выглядят гораздо более впечатляющими, чем взятие Очакова. А если вспомнить, что война велась ещё и на море, где адмирал Фёдор Ушаков раз за разом стирал «непобедимый» турецкий флот в мелкую пыль, то не потеряется ли на этом поистине блестящем фоне довольно-таки вялое пятимесячное топтание перед крепостью, которую, как оказалось, можно было взять штурмом за час с четвертью?
Нет, не потеряется. Более того — в русской памяти и даже в русском языке именно Очаков остался как своего рода символ пусть и давнишней, но невероятно славной победы. Такой победы, что не стыдно сравнить и с крупным территориальным приобретением — стараниями Грибоедова выражение «времён Очаковских и покоренья Крыма» вошло в наш культурный код навсегда. Ну а современники той победы не скупились на пышнейшие славословия в адрес её главного автора, Григория Потёмкина, превознося его стратегический гений, сместивший расклад сил чуть ли не в мировом масштабе: «Перемена от Каира до Стокгольма, от Багдада до Филадельфии! Боже, даруй Вам вящие лавры!» Кстати, эти пышные слова принадлежат не какому-нибудь придворному лизоблюду, а самому Александру Суворову.
Но, постойте! Всем же известно, что как раз под Очаковом Суворов и Потёмкин серьёзно поссорились. Причём поссорились из-за разницы взглядов на то, как следует поступить с этой турецкой крепостью, которая, запирая устье Днепра, являлась «ключом» к Новороссии и Крыму. Суворов, прибыв под Очаков, настаивал на немедленном штурме: «Одним гляденьем крепости не возьмёшь!» Потёмкин же предпочитал, подтягивая силы, вести «правильную осаду».
Своего пика конфликт между двумя военачальниками достиг в конце июля 1788 г., когда Суворов, отражая вылазку турецкого отряда, повёл дело так, что турки побежали, оставив целый ряд земляных укреплений перед крепостью. Однако шанс ворваться в Очаков на плечах отступающего противника был упущен — Суворов, прося подкреплений своему Фанагорийскому полку, мало того, что не получил никакой помощи, но трижды (!) был остановлен приказом Потёмкина прекратить преследование турок и отступить. А потом ещё и устроил Суворову нагоняй: «Солдаты не так дешевы, чтобы ими жертвовать по пустякам. К тому же мне странно, что вы в присутствии моём делаете движения без моего приказания. Ни за что потеряно бесценных людей столько, что их довольно было бы и для всего Очакова».
Что же выходит? Взятие Очакова — это, по мнению главнокомандующего, «пустяки»? Уж не ревнует ли он к славе Суворова? По всему выходило, что — да, ревнует. Считается, что после этого уязвлённый Суворов и сочинил ехидные стишки, намекающие на вялость и бездействие Потёмкина: «Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу». Примеру Суворова последовал и фельдмаршал Пётр Румянцев, тоже конфликтовавший с Потёмкиным: «Очаков — не Троя, чтобы его десять лет осаждать!»
С чисто формальной точки зрения и Суворов, и Румянцев были правы. Действительно, Потёмкин, рассуждая о «сбережении солдатских жизней», поступал строго наперекор одной из главных аксиом стратегии: «Сокращение длительности операции является правильным шагом. Сначала потери будут велики, но суммарные сведутся к минимуму». Между прочим, под Очаковом так и произошло. Общие потери русских войск при штурме составили не более 3 тыс. убитыми и ранеными. А боевые и небоевые потери за время осады превысили это число раза в полтора.
Но тут из виду упускается очень важный момент, ещё в XIX в. замеченный выдающимся отечественным военным историком, генерал-майором и профессором кафедры истории русского военного искусства Академии Генштаба Дмитрием Масловским: «Главная идея операционного плана Потёмкина расходилась с суворовскою с первого же раза. У Суворова была одна частная идея — взять Очаков. Потёмкин преследовал ту же цель, но, кроме того, он хотел тем или иным путём получить господство на море...»
Это и есть момент истины. И придётся признать, что Потёмкин всё-таки мыслил и поступал правильно. Что, кстати, признал и сам Суворов — уже в августе он напишет Потёмкину письмо: «Батюшка Князь Григорий Александрович! Нижайше благодарю Вашу Светлость за милостивое Ваше письмо. Дух мой бодр, цалую Ваши руки!»
Надо полагать, что Светлейший князь поделился с Суворовым своими резонами столь долгого «Очаковского сидения», и Александр Васильевич признал их абсолютно правильными.
Я. Суходольский. «Штурм Очакова» Фото: Commons.wikimedia.orgА резоны эти и впрямь были серьёзными. Русскому Черноморскому флоту к моменту начала осады Очакова едва исполнилось пять лет. Ни по количеству, ни по качеству кораблей, ни тем более по выучке команды он пока не мог тягаться с флотом Османской империи, которая обладала господством на Чёрном море. Мог ли Потёмкин с ходу взять Очаков? Последующие события показали, что да — мог. Более того — это даже отмечено в дипломатической переписке. Принц Шарль-Анри Нассау-Зиген, француз на русской службе, писал французскому послу Сегюру: «Очаков можно было взять в апреле, но всё упущено». На копии этого письма, доставленного Екатерине II, стоит её пометка: «Это правда».
Но правда и то, что пока Потёмкин «бездействовал» под Очаковом, турецкий флот по элементарным соображениям стратегии был крепко привязан к обороне этой крепости и не имел возможности сколько-нибудь серьёзных операций в других местах. Вообще-то изначально предполагалось, что на помощь молодому и слабому пока русскому Черноморскому флоту будет отправлен отменный Балтийский, который, действуя в Средиземном море, оттянет на себя солидные силы турецких флотоводцев, а то и повторит триумф 1770 г., когда турецкий флот вообще был уничтожен в сражении при Чесме.
При таких раскладах и впрямь надо было действовать «по-суворовски». Однако расклад изменился, и очень неприятно. Как раз в то время, когда Потёмкин стягивал силы к Очакову, России попытались ударить под коленки. В конце июня 1788 г. Швеция объявила войну Российской империи, её войска вторглись на нашу территорию, а Балтийский флот был атакован.
В этой ситуации Потёмкин рассудил, что действовать следует согласно русской народной мудрости: «Тише едешь — дальше будешь». Очаков надо было взять, да. Но как можно позже. К нему надо было приковать и внимание, и силы турецкого флота, дав возможность нашему Черноморскому, что называется, прокачаться — пополнить его новыми кораблями и довести флотские команды до надлежащего уровня подготовки. Потёмкин сознательно тянул время, надеясь на выигрыш в перспективе. Выигрыш не одного сражения, а войны в целом.
Штурм Очакова. Гравюра А. Берга 1792 г. Фото: Commons.wikimedia.orgОн сильно рисковал — и прежде всего своей репутацией. Действительно, она оказалась подмоченной, да так, что аукается и сотни лет спустя. Но что ему репутация, когда речь шла о судьбе России?
И вот тут всё было сделано правильно. Черноморский флот успел «прокачаться» до такой степени, что после битвы при Калиакрии в 1791 г., где адмирал Фёдор Ушаков нанёс поражение «грозе морей», алжирскому паше Сеит-Али, султану донесли: «О, Великий! Твоего флота больше нет!» А ведь это было последним морским сражением той войны. Оно произвело такое впечатление на правительство Османской империи, что в Константинополе сочли за благо просить мира. Ясский мирный договор был подписан зимой 1791 г. Светлейший князь не дожил до его подписания несколько месяцев. Но кто знает, каким был бы финал этой войны, закрепившей за Россией Крым, если бы Потёмкин дал слабину под Очаковом?
