Продолжать делать вид, что его нет, чревато
Сентябрь у нас в России месяц, который у всех обычно ассоциируется с учёбой. Начало нового учебного года отмечается даже как своего рода праздник. Строгий и трезвый. Школьники младших классов и студенты первых курсов приходят в первый день занятий обычно нарядными, с цветами и родителями, чтобы встретили их, согласно русской поговорке, по одёжке, а проводили потом, как полагается, по уму. В Православной церкви первое сентября случится чуть позже, по юлианскому календарю, тогда же мы и помянем церковное новолетие, отмечаемое в этот день, а сейчас, пользуясь случаем Дня знаний, скажем несколько слов об уме и образовании, которые в Церкви в противовес высокой духовности, часто в дефиците. Такая уж традиция завелась, что раз встал на путь духовности, то с умом, вместе со всеми, содержащимися в нем знаниями, надо, как некоторые советуют, скорее покончить, потому что он «мирской» и по этой причине может духовности только навредить.
Конечно, это несколько обостренный взгляд на отношение церковных людей к уму и образованию. Не все верующие доводят себя до такой степени отключения от всего составляющего интеллектуальную и эстетическую стороны обычной человеческий жизни. Да и, как правило, отключение от ума и знаний настойчиво требуют обычно те, кто изначально ими не был обременён, во-первых, а то, что имел, можно определить как свалку невежественных мнений обо всем на свете, «одухотворить» которые не составит большого труда, во-вторых. Так что и разговоры о том, кого и зачем надо слушаться, следует считать чисто теоретическими, просто прелюдией к тому, чтобы высказаться о ненужности знаний. Но дело тут в том, что если расставить как надо цитаты из Библии и особенно из святоотеческих изречений, то вышибание из себя остатков здравомыслия ради приобретения «ума Христова», точнее, того, что за него приноровились выдавать, будет смотреться в первых рядах того, к чему, как говорят, православному человеку надо хотя бы стремиться. То есть это все относится к высшему и желанному, хоть и не для всех достижимому.
Выразив такие запросы на отношение к знаниям, Церковь в пору «возрождения духовности», состоявшейся у нас в России в начале 1990-х годов, стала магнитом для тех, кто искал приложения своим мнениям. Время наступило такое, многих прорвало на высказывания. Много прилило людей случайных. Но и во время морского прилива вода под конец уже прибывает медленно, а после начинается отлив. И отливные течения особенно набирают силу во второй половине. Сейчас как раз то время, когда отлив набирает силу. Церковное учение в том виде, как оно преподносится, слабо притягивает новых людей, особенно грамотных, а лимит на невежественных уже исчерпан. Сейчас люди зачастую не спешат связать свою деятельность с Церковью, подмечая утрату ею былого авторитета (чему она сама поспособствовала), и посему не видят перспектив для себя. Последнее было бы на пользу, если бы не фактор первого: прочной у многих людей ассоциации Церкви с невежеством, неспособностью внятно, не прибегая к басням и выдаваемым за фактичность метафорам или обходясь одними общими словами, изъяснить отстаиваемое и утверждаемое мировоззрение (из-за чего складывается впечатление, что его и нет), подозрением в симуляции духовного содержания.
Все еще остается в достаточной силе запрос на магические действия, особенно касаемо поминания усопших. Заметим, однако, что Церковь в лице немногих борцов с магизмом считает, что в ее действиях нет «магии», объясняя это тем, что связь с невидимым совершается не с верой в то, что определенные манипуляции вне зависимости от настроя эту связь создают, а что связь совершается «по вере». То есть настрой должен быть, и не просто настрой, а очень конкретный, вера в этот момент должна быть или обостриться до «крепкой», стать желательно «сильной». Однако этот момент в Церкви очень не четкий, особенно все зыбко становится в отношении таинств, поскольку и брошюрки, объясняющие, как все это работает, полны противоречий и мнений прямо противоположных. Спрос же на мистику совсем упал, он остается уделом единиц в практической реализации, да и теоретическая сторона вопроса интересует все меньше. Это еще связано с тем, что в Православной церкви параллельно сожительствуют как бы две «мистики», не имеющих иной связи между собой, кроме содержания их в одной Церкви.
Одна в виде таинств, почти уже не отличимых в сознании многих верующих от «магии», а другая в виде разного рода «невидимой брани», то есть молитвенных практик, требующих серьезных ограничений себя во всем, а желательно полного затвора. Мысль, что без участия в таинствах «спастись» невозможно, что участие в таинствах и составляет основу христианской жизни, является обязательной, составляя по сути «веру», наряду с многими прочими. Мысль же, что спастись не получится, прежде не обожившись, что очевиднейшим образом подразумевает всю эту «невидимую брань», прямо или косвенно вытекает из различных аскетических сочинений, да и прямо проговаривается вслух — в большинстве случаев в монастырь идут люди, усвоившие именно эту мысль как первейшую. Но отлив набирает силу. В противовес ему возникают навстречу легкие и неровные течения снизу. Характеризует их одновременное желание выйти из мировоззренческого тупика, куда уверенно сползает вероучение, и слабая способность сформулировать мировоззрение языком понятным. Довольствуются для себя в основном библейской критикой западных (протестантских обычно) богословов, понимание предмета и проблем которыми тоже оставляет желать лучшего. Проверенное старое лучше неопробованного нового, полагает церковное начальство, и такие умники, «модернистского», как считается, настроя не в почете. У них есть своя аудитория, но «узок их круг». Да и далековато они, честно сказать, от постановки проблем и попыток их решения.
Это не только вызов для Православной церкви. И на Западе, как и на Востоке, начальство обычно на стороне «крепко верующих», старается беречь их чувства, понимая, что едва те заподозрят неладное, так можно потерять значительную часть паствы. Между тем, перспектива при таком положении вещей выглядит нерадужной. Мировоззренческий кризис в Церкви в сущности уже наступил, не замечают его только «крепко верующие», люди, настроенные на потребительский лад, ручеек которых будет с годами истончаться по объективным причинам. Именно потребительские отношения — брать, а не отдавать, запереться, а не выходить наружу — обнаруживаются в корне кризиса мировоззрения, настигшего Церковь. Все это так и будет продолжаться, и «День знаний» в Церкви может так и не наступить, пока она не найдет понятного способа занять людей — не просто уговаривать их «ходить» в храм, оттого что там спасение, то есть продолжать стимулировать в них потребительское отношение с приобретением «спасения», а окажется способной сформулировать для них задачу выхода в мир. Это придется делать заново, практика подобной деятельности давно выветрилась, даже сектанты не могут придумать никакого нового способа для своей миссии, кроме назойливых приставаний к прохожим с вопросом, не хотят ли они поговорить о Боге. Что же касается «традиционных» христианских Церквей, православных в особенности, то они настолько обленились, что считают, что человек должен сам прийти в храм и там запросить спасения, которое ему будет методически предоставляться в обрядовых формах, включающих в себя «таинства», и проповедях о необходимости в них участвовать.
Пока полагают, что искусственный зазор, ограждающий Церковь от мира, и впрямь делает Церковь не от мира сего, все так и будет тянуться. Однако этот зазор реально работает в одну сторону. Мир проникает в Церковь, а не наоборот. Редкие выходки миссионеров в соцсети или СМИ никаким образом не способны решить проблему миссии. Знатные миссионеры постоянно разбрасываются мало значащими глубокомысленными фразами: «Христианство — это о Христе», «постараться слушать Христа», «главное — это Христос», «Христианство — это научиться быть со Христом», «всем сердцем любить Христа». И, честно сказать, кроме как поминание всуе это ничего другого не напоминает. Кажется, что миссионерам нечего сказать о том, что есть «быть», «любить», «слушать». Явно ощущается, что им самим это все разнообразие склонения имени Христа служит заменой куда более простому — «надо ходить в церковь». Да и ничего другого на ум нейдет. Ходить, а далее у кого какие дарования откроются, милосердием каким заняться может. Церковь мешать не станет, но главное — ходить». Хотя любое ремесло осваивается практикой. К любому делу надо себя сперва приучать, а после совершенствоваться в нем. Церковь настаивала и настаивает, что христианин должен совершенствоваться во всем таком «христианском». В посте, молитве, хождении, естественно, почаще. Другого видения того, как быть христианином, так и не усвоила, не внедрила в свои практики, оставив все прочее, чему учил Христос «на усмотрение», факультативом.
Отсутствие подлинного практического знания привело к возникновению мировоззренческого кризиса. Церковь сотни лет учила молиться и поститься, спасаться, но даже этому в итоге не научила, кивает иногда на своих святых, вон, постились, молились, светом светились, спаслись в итоге, не поняв, что подобная неотмирность, конечно, дар Божий, но один из многих и не самый высший. Даже, скорее, наоборот — следствие испуга и невозможности для себя иного выхода оставаться христианином, пребывая в мире. Отсутствие внятных вероучительных слов сейчас во многом следствие отсутствия в веках этой практики. Христос учил, что делание добра только своим не будет отличаться от языческого, тем самым призывая выходить за пределы своего круга. Но Церковь и в своём кругу не научила делать добро. Причиной тому, возможно, был обретенный ею статус государственной религии, в окружении которой язычников либо нет, либо они проблема и государства тоже. В любом случае, с язычниками христиане не особо церемонились, выдавая с головой свое понимание добра. А раз иного понимания, кроме как ходить и слушаться, нет, то и остается лишь повторять, что «главное в христианстве — это Христос», «Церковь — это о Христе». То есть транслировать поверхностные «знания», содержательно ничем не наполненные, разве что личными впечатлениями, от которых никому ни жарко, ни холодно.
Невежеству в таких тепличных условиях особенно хорошо живется. «Церковь — это о Христе, главное — это Христос» — вот оно, знание, всем знаниям знание, а дальше вкладывай в «Христа», что угодно, подставляй любое, оно и будет тем самым главным. И так, по сути, и есть. Христос в таком изображении Его «главным», выходит каким угодно, кроме Того, Кто Он есть. Стоит ли ожидать «Дня знаний» там, где все всё знают самым отборным и кругообразным знанием? Что церковь — это о Христе, а Христос — это о Церкви? Где вероучители учат держаться вероучения, а вероучение велит слушать вероучителей? И все расставлено по своим местам, здание знания выглядит столь совершенным, что ни тени сомнения не возникает, когда слышишь, как проповедники объясняют отлив людей от Церкви бездуховностью. Она самая и есть, объяснено безупречно, как и все прочее.
